Марта из Идар-Оберштайна

– Во Фридланде мы провели две недели. Зарегистрировались, сделали флюорографию легких и получили возможность бесплатно сменить имена. Мой отец с радостью из Николая превратился в Ника и избавился от отчества. Затем расселились по федеральным землям и оказались на полном попечительстве государства, начав посещать бесплатные языковые курсы. Немецкий упорно не давался. Отец с матерью зубрили, нервничали, но не могли усвоить исключения и спряжения глаголов в настоящем времени. До́ма считали языковую среду волшебным местом, способствующим лучшему запоминанию, но это оказалось иллюзией. Чуть позже родители столкнулись с проблемой неподтвержденных советских дипломов и с инженера и детского врача понизились до разнорабочих. Папа сделал выводы, что немецкий дается исключительно людям с музыкальным слухом, а так как он не обладает талантом Моцарта и Стравинского, то можно забросить это гиблое дело. Повторял выдернутую из контекста фразу Марка Твена: «Лучше смерть, чем немецкий язык». Вместе с мамой они начали ходить по дворам и паркам, выискивая настольный теннис, и играли днями напролет, талантливо убивая время. Бо́льшая половина переехавших тоже не справились с языковыми трудностями. Кто-то устроился уборщиком в туалете и занялся написанием длинных инструкций по использованию бумажных полотенец. Кто-то переучился на столяра или мастера деревообработки. Моя мама нашла место няньки в русскоговорящей семье. Отец первое время носился со своими инженерными разработками, но те никого не заинтересовали. Так и живут до сих пор в некой внутренней блокаде. Слушают русские новости и русский шансон. Тоскуют по дому, в котором знали всех наперечет: в четвертой квартире – коллеги по заводу, в седьмой – тетя Галя, упорно называющая себя Гретой, а в двенадцатой – запойный ветеран Афганской войны. В результате наполовину забыли русский, не овладели немецким и теперь общаются на гремучей смеси нескольких языков. Кое-чего получилось добиться лишь нам, детям. Я преподаю в университете историю, а лучший друг открыл в Берлине ставшее знаменитым кафе «Квартира 62». В нем можно поужинать варениками и послушать русские стихи.

Аня, внимательно слушая не то отчет, не то исповедь, уточняла:

– Ты счастлив?

Алекс округлил глаза и стал похож на обыкновенную сипуху:

– Конечно да! Я чувствовал себя одиноким только в первый год. Дома остались друзья, велосипед «Орленок», фруктово-ягодное в бумажном стаканчике, настольная игра «Путешествие по городам-героям» и дурацкая фраза «И не складно, и не ладно, у тебя в трусах прохладно». Первое время дети дразнили меня тупым. Я злился, а потом решил утереть им нос. Засел за учебники и твердо запомнил порядок слов в предложении. Разобрался с отрицательной частицей nicht, инфинитивным оборотом и возвратным местоимением. Впустил язык в себя, понял логику и структуру. Его изучение равносильно решению математических задач. Сейчас никто не поверит, что немецкий не мой родной. Когда говорю по телефону, принимают за коренного. Выдает только типичная славянская внешность. А ты знаешь язык?

– Знаю. На твердую тройку.

– Обещай исправить.

Анна кивала и выразительно посматривала в сторону настенных часов. Хваталась за тетради и ручку с красной пастой, намекая о подготовке к завтрашнему «умножению круглых чисел» и душераздирающему стихотворению Есенина «Лебедушка». Из года в год сомневалась, каким образом его подать, чтобы не скатиться в черную меланхолию. Алекс не мог остановиться:

– Первое время одноклассники меня игнорировали и не принимали даже в настольную игру «Колонизаторы». Когда в конце учебного года позвали в фермерскую семью на праздник, не мог опомниться от счастья. Классная позвонила домой и о чем-то сообщила. Ее толком никто не понял. Родители трижды переспросили, а в четвертый раз постеснялись. В итоге оказалось, нужно было взять с собой тарелку, ложку, чашку. Я единственный явился без посуды и ел руками. Но больше всего обидел запрет на пользование домашним туалетом. Мне, как представителю низшей расы, указали на арендованный выездной вагончик.

Молодой человек жил в Пассау, в небольшом городке нижней Баварии, расположенном на реках Дунай, Инн, Ильц и занимающемся производством пива, табака, электронного и оптического оборудования. Речушки ластились, переругивались и встречались в одном вместе под названием «Угол трех рек». Чтобы оказаться в Австрии, следовало перейти по пешеходному мосту. К Мюнхену – два часа езды на автомобиле, к Вене – три.