Мартин Иден

— Что вы этим хотите сказать? — с любопытством спросил Мартин, передавая ему стакан. — Вот выпейте и не злитесь.

— Из-за… — Бриссенден отхлебнул из своего стакана и добродушно улыбнулся, — из-за женщин. Они будут надоедать вам до самой смерти так же, как, несомненно, надоедали до сих пор. Напрасно вы пытались душить меня, я все равно выскажу вам то, что думаю. Это, конечно, ваша первая любовь. Но, во имя красоты, постарайтесь проявить в следующий раз больше вкуса. Скажите ради неба, что может дать вам девица из буржуазной семьи? Бросьте их. Зажгите бурную, огненную страсть в женщине, которая смеется над жизнью, не боится смерти и умеет любить. Такие женщины существуют, они полюбят вас с такой же готовностью, как и любой малодушный продукт буржуазной теплицы.

— Малодушный? — запротестовал Мартин.

— Именно малодушный, лепечущий наставления прописной морали, которой его пичкали с детства, и дрожащий перед жизнью. Она-то будет любить вас, Мартин, но еще больше будет любить свою прописную мораль. Вам же нужно гордое пренебрежение к жизни, вам нужны великие свободные души, блестящие ослепительные бабочки, а не мелкая серая моль. О, вы устанете от них, от всех женщин вообще, если на свое несчастье останетесь жить. Но нет, вы жить не будете. Вы ведь не вернетесь к вашему морю, к вашим кораблям, а останетесь торчать здесь, в этой зачумленной городской дыре, пока сами не прогниете до костей. А потом сгниете сами.

— Вы можете говорить, сколько хотите, но переубедить меня вам все же не удастся, — сказал Мартин. — В конце концов, это только ваша мудрость, но моя мудрость не менее непогрешима, чем ваша.

Они расходились во взглядах на любовь, на журналы и на многое другое, но это не помешало им искренно полюбить друг друга, и со стороны Мартина чувство это вылилось в глубокую привязанность. Они виделись ежедневно, хотя Бриссенден не мог высидеть больше часа в маленькой душной комнате Мартина. Он никогда не приходил без четверти виски. Когда же им случалось вместе обедать в городе, Бриссенден неизменно пил свое виски с содовой в продолжение всего обеда. Он всегда платил за обоих, и благодаря ему Мартин вкусил прелесть изысканного стола и познакомился с шампанским и рейнвейном.

Но Бриссенден продолжал оставаться для него загадкой. Несмотря на анемичность и лицо аскета, он был откровенным чувственником; он не боялся смерти, желчно и цинично относился ко всяким проявлениям жизни и, умирая, любил жизнь в каждой ее мелочи. Он был одержим безумной жаждой жить, ощущать трепет жизни, «ворошиться в космической пыли, из которой я создан», как он однажды выразился про себя. Он принимал различные возбуждающие снадобья и делал много странного в поисках новых острых ощущений. Он рассказал Мартину, что однажды три дня не прикасался к воде, чтобы испытать невыразимое наслаждение — утолить жгучую жажду. Кто был Бриссенден и кем он был — Мартин так никогда и не узнал. Это был человек без прошлого, с неизбежной могилой в ближайшем будущем и лихорадочной жаждой жизни в настоящем.

Глава XXXIII

Мартин все больше проигрывал сражение. Как он ни экономил, но заработок, приносимый ремесленной работой, не покрывал его расходов. В скором времени его черный костюм был заложен, и он не мог принять приглашения Морзов на обед. Его объяснения нисколько не утешили Рут, а сам он был просто в отчаянии. Он обещал ей, что все-таки придет. Мартин решил отправиться в редакцию «Трансконтиненталя» в Сан-Франциско, получить там причитающиеся ему пять долларов и выкупить свой черный костюм.

Утром он занял у Марии десять центов. Он охотнее попросил бы их у Бриссендена, но этот загадочный человек исчез. Мартин не видел его уже две недели и тщетно ломал себе голову, чем он мог его обидеть. За эти десять центов Мартин переправился на пароме в Сан-Франциско и, идя по Маркет-стрит, размышлял о том, что он станет делать, если не получит своих пяти долларов. Он даже не сможет вернуться в Окленд, потому что в Сан-Франциско у него не было ни одной знакомой души, у которой он мог бы занять десять центов на обратный путь.

Дверь в редакцию «Трансконтиненталя» была приоткрыта. Мартин собрался уже войти, как вдруг остановился, услыхав чей-то громкий голос:

— Дело не в этом, мистер Форд (как Мартин знал из переписки, Форд было имя редактора), а в том — намерены вы платить или нет. Мне нужны деньги. Уплатите наличными, вот что. Меня нисколько не интересует, какие виды у журнала и на что вы рассчитываете в будущем году. Я хочу, чтобы вы уплатили мне за мою работу, и заявляю вам, что рождественский номер не будет напечатан, пока я не получу денег на руки. Будьте здоровы. Когда достанете денег, приходите ко мне.