Мартин Иден

Рут никогда не догадывалась по лицу Мартина, как он голодает, хотя он сильно похудел и щеки его ввалились. Эта перемена даже нравилась ей, ибо придавала ему некоторую утонченность и отняла у него избыточный вес и ту животную силу, которая в одно время и привлекала и отталкивала ее. Иногда она замечала странный блеск в его глазах и восхищалась этим, потому что возлюбленный казался ей теперь больше похожим на поэта и ученого. Но Мария Сильва читала другое на впалых щеках и в горящих глазах Мартина и изо дня в день отмечала перемены в его внешности, объяснявшиеся приливом или отливом его капиталов. Она видела, как он вышел из дому в пальто и вернулся без него, хотя день был сырой и холодный. Вскоре после этого она заметила, что щеки его немного пополнели и исчез голодный блеск из глаз. Точно так же она отметила исчезновение велосипеда и часов, и каждый раз после этого силы его снова расцветали.

Мария видела, как он работает, и судила о напряженности его работы по количеству керосина, которое он сжигал по ночам. Она знала, что он работает больше ее, хотя его работа была другого рода. И она с удивлением замечала, что чем меньше он ест, тем усерднее работает. При случае, как бы невзначай, она посылала ему кусок свежеиспеченного хлеба, неловко прикрывая этот поступок шуткой, что ее хлеб наверно лучше, чем тот, который он сам может испечь себе. Иногда она посылала к нему кого-нибудь из своих ребятишек с большой миской горячего супа, терзаясь в то же время сомнением, имеет ли она право отнимать этот суп у своих отпрысков. Мартин не оставался неблагодарным. Он знал жизнь бедняков и понимал, что если на свете существует милосердие, то оно проявляется именно здесь.

Однажды, накормив свое потомство тем, что оставалось в доме, Мария истратила свои последние пятнадцать центов на галлон дешевого вина и пригласила Мартина, когда тот пришел в кухню за водой, присесть и выпить с нею. Он выпил за ее здоровье, а она за его, затем она выпила снова за успех его начинаний, а он пожелал ей, чтобы Джемс Грант, наконец, явился и заплатил ей за стирку. Джемс Грант был плотник, работавший поденно. Он неаккуратно платил по счетам и был должен Марии три доллара.

Кислое молодое вино, которое Мария и Мартин выпили на пустой желудок, быстро ударило им в голову. Несмотря на всю разницу, существовавшую между ними, они были одиноки в своей нищете, и, хотя об этой нищете никогда не говорилось, она была как бы связующим звеном между ними. Мария с удивлением узнала, что Мартин бывал на Азорских островах, где она жила до одиннадцати лет. Но еще больше ее изумило то, что он был и на Гавайских островах, куда она переселилась с Азорских вместе со своими родными. Когда же он рассказал ей, что был на Мауйи, маленьком острове, где она вышла замуж, изумлению Марии не было пределов. На Кагулуи, где она в первый раз встретилась со своим мужем, он, Мартин, был два раза. Да, она помнит пароходы с грузом сахара, и он бывал на них — да, да, мир очень мал. А Вайлуку? И там он был! Знавал ли он старшего надсмотрщика плантации? Да, он даже раза два выпил с ним.

Они обменивались воспоминаниями и топили свой голод в скверном кислом вине. Мартину будущее не казалось таким мрачным. Его ждал успех. Теперь он был на пути к нему. Вглядываясь в изборожденное морщинами лицо усталой женщины, сидевшей перед ним, он вспомнил ее супы и ломти свежего хлеба и почувствовал горячий прилив благодарности, желания отплатить сторицей за ее добро.

— Мария, — воскликнул он вдруг, — что бы вы хотели иметь?

Она посмотрела на него в полном недоумении.

— Чего бы вам хотелось сейчас, вот сию минуту, если бы это было возможно?

— Сапог на всех рэбята — семь пар сапог.

— Вы получите их, — объявил он, и она с серьезным видом кивнула головой. — Но я спрашиваю вас о чем-нибудь большом, самом главном желании.

В глазах ее появилась добродушная усмешка. Он вздумал пошутить с ней — с Марией, за последнее время это так редко приходило кому-нибудь в голову.

— Подумайте хорошенько, — сказал он, когда она открыла рот, чтобы ответить ему.

— Ладно, — ответила она, — я подумаю. Я бы хотела иметь эта дом, чтобы он была моим собственным и мне не платила семь доллара на месяц.

— Вы получите его, — пообещал он, но спустя короткое время опять спросил: — Ну а какое у вас еще самое большое желание? Представьте себе, что я бог и говорю вам, что вы получите все, что захотите. Теперь пожелайте чего-нибудь, я слушаю.

Мария торжественно рассматривала его с минуту.

— А вы не бояцца? — предостерегающе спросила она.

— Нет-нет, — засмеялся он. — Не боюсь. Говорите же.

— Это очень большой вещь, — снова предупредила она.

— Ладно, выкладывайте.