Мартон и его друзья

«Красивое здание, — подумал он, глядя на парламент. — Коли побольше денег зашибу, проведу себя в депутаты. Что такое владелец кафе или даже директор «Патрии»? Он важная шишка только для голодранцев Йожефского района. А так-то пшик, ерунда. Надо повыше забираться… Цена мандата — сто тысяч крон… А-а! Игра и свеч не стоит!.. Что такое депутат? Только высокоблагородие. А Селеши-то небось превосходительство… И вот ведь досада, право, что эта тощая кляча — провизор не может продать своих предков… Я не пожалел бы и десяти тысяч крой за такое дело… Селеши-то со мной как с половой тряпкой обращается… Захочет, башмаки вытрет об меня, а захочет: «Милый друг!» И все почему? Потому что он дворянин! Камергер!.. Его превосходительство!.. А я только маклер. Требую равенства!.. Ведь такой дворянин двадцать маклеров за нос обведет, кого хочешь облапошит… Мало того, он и государство объегоривает… А при этом знатный барин! К нему не подкопаешься. Я ворую, а он у меня за спиной прячется! И четыре пятых выручки ему в карман… Аристократ… изысканные манеры… Слова при нем не скажи… Как же, авантюрист его величества короля и императора… Ну, да ладно, шут с ним! Зашибу несколько миллионов и отхвачу себе и дворянство и баронство — что душе угодно. Диоши, правда, не может свое дворянство продать… Этим только его величество промышляет… Это только в его лавке продается! Хорин, Манфред Вайс, Лео Ланци, Лукач — все у него купили. Я буду Вайда Липотварошский… Его превосходительство Шандор Вайда Липотварошский… А за миллион, так хоть сразу и Липотварошский, и Йожефварошский, и Будайский… Самая пора покончить уже с этими дурацкими титулами и рангами!.. Только перевод деньгам!.. По табачку и титулы! Чтоб как в Америке — без денег ни шагу! Коли я налягу на это дело, заграбастаю на военных поставках столько, что и министерский портфель смогу купить… На это миллион надо ухлопать. И — «ваше высокопревосходительство, господин министр». Да только стоит ли? Окупятся ли расходы?.. Все зависит от того, какой портфель. Юстиция? Мура! Каждый свою правду признает! А прав всегда тот, кто сильней! А кто сильней? У кого денег больше!.. Не всегда, впрочем… Эти титулы да ранги все время путаются под ногами… Их и надо уничтожить!.. В этом рабочие правы… Как дойдет дело до их уничтожения, и я буду на стороне рабочих. А так, чтобы капитал отбирать?.. Нет, это уж дудки!.. Министерство просвещения?.. Да что я, учитель, что ли? Министр финансов? Воображаю, сколько денег его превосходительство тащит себе в карман! Да, все упирается в табачок! Прошу прощения, ваше превосходительство, в деньги! Пять тысяч банок этой вонищи — для армии, и семь тысяч крон чистой прибыли… это помимо нечистой… Ничего, говори со мной свысока… Хрен с тобой… И я твою королевско-императорскую милость на кривой объеду… Кроме двух счетов, у меня будет и третий, ваше надувательское превосходительство. И вы никогда не догадаетесь.

Главное — осторожность, и я с вашей помощью такое состояньице себе сколочу, что вы ко мне в лапы попадете!.. Знаем мы вас!.. Выпивки… карты… бега… бабы… Тысяча крон в руках? Тысячу пятьсот проматываем… А потом к барону Липотференцварошскому и Будайскому… Тогда уже и у меня будет вилла. «Милый мой Шандорка!.. Одолжи мне деньжаток…» — «Сделай одолжение, Лайошка! Но сперва поцелуй мне пятку… ляжку… Выше… Выше!..».

И, сидя на берегу Дуная на скамейке против парламента, Вайда вдруг засмеялся. Он заранее наслаждался картиной, как сам он стоит голый, а сзади него на коленях королевско-императорский камергер и… Но другая картина, которую он уже десятый раз переживал заново, немилосердно вытеснила эту.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, которая должна была бы предшествовать седьмой. Директор А. О. «Патриа» обещает не произносить некоторых слов, хотя и считает, что слова все равно не меняют сути дела

Он вошел к Селеши и повел себя непринужденно, на равную ногу, как и задумал.

— Здравствуй, Лайош! — крикнул он и, улыбнувшись, протянул руку. — Ну как, легче стало?.. А то ведь третьего дня…

Могучего телосложения мужчина не подал ему руки. Он стоял за письменным столом, щуря влажный левый глаз.

— Садитесь, Вайда! — сказал камергер, не назвав его, даже «господином», и голос у него звучал непререкаемо, как колокол храма, зовущий к похоронам.

Рука, протянутая для рукопожатия, отпрянула назад. Эта самая подвижная часть тела, вынужденная теперь оставаться в покое, явно мешала маклеру. Он, словно подросток, не знал, куда девать ставшие лишними руки. Вайда сел, смущенно глотнул (тогда-то и началась у него изжога, сейчас он это точно припомнил).

— Ваше высокородие! Третьего дня… — Вайда хотел было продолжить, но не посмел, ибо камергер подошел к нему так близко, что Вайда вынужден был смотреть на него снизу вверх. Он видел только сощуренный влажный левый глаз Селеши и весь съежился под этим взглядом; слова застряли в глотке.