Читаем Мартовскіе дни 1917 года полностью

В мин. путей сообщенія при Бубликов и Ломоносов активную роль играл "ротмистр-гусар" Сосновскій, командовавшій ротой семеновцев, которая стояла здсь на страж, он оказался бглым каторжником, содержавшимся в Литовском замк. Но это неизбжная накипь революціи. Оставим ее[135]... Пшехонов дает правдивое объясненіе изнанк революціи. Во всем этом, несомннно, сказывался не остывшій еще, а у многих и запоздалый азарт борьбы, хотлось принять в ней участіе, внести свою долю в общую побду[136]... Еще большую роль сыграл страх перед контр-революціей, но многіе просто не понимали, что такое свобода[137]. Но "пароксизм страха" все-же должен быть поставлен на первом мст. Тот же Пшехонов разсказывает, что он "вынужден был держаться преднамренно рзкаго тона в своем обращеніи с обвиняемыми и не жалть самых рзких квалификацій но адресу старых властей и самых жестоких угроз по адресу тх, кто осмлится противиться революціи. Только таким путем мн удалось при.... первой встрч с толпой поддержать свой авторитет, как представителя революціонной власти. Иначе меня самого, вроятно, заподозрли бы, как контр-революціонера"... Приспособленіе к настроеніям толпы приводило к тому, что Энгельгардт, если врить повствованію Мстиславского, арестовал в Таврическом дворц уже 2 марта офицера, который высказывался "за монархію".

И всетаки какое-то скоре благодушіе в общем царило в этой тревожной еще атмосфер — благодушіе, которое отмчают (при обысках в поисках орудія) столь противоположные люди, как писательница Гиппіус и генерал Верцинскій. А вот показаніе бывшаго царскаго министра народнаго просвщенія гр. Игнатьева, данное Чр. Сл. Ком. Временнаго Правительства (это отвт на вопрос: "было ли оказано какое-либо безпокойство" в дни февральских событій). "Я должен сказать, что кром самой глубокой признательности к молодежи и солдатам я ничего не имю. Доложу слдующее явленіе, глубоко меня тронувшее. Был обход солдат, мастеровых ремонтной автомобильной части. Можете представить, что это за состав: это уже не строевые, а люди полурабочаго уклада. Между ними один уволенный из какой-то ремесленной школы... за время моего министерства. Входят в подъзд... Прислуга испугалась. Спрашивают: "кто живет"... ''Граф Игнатьев, б. мин. нар. просв." .— "Товарищи, идем". Один говорит: "нельзя ли на него посмотрть".— "Он болен"... —"Может быть, он нас примет". Поднимается ко мн человк, весь трясется и говорит: "Лучше не впускать"... Входят пять человк наверх... "Хотим на вас посмотрть". — "Почему?" — "Разв мы вас не знаем, разв мы такіе темные". Другой раз —продолжал Игнатьев — был еще боле тронут". Дале свидтель разсказал, как толпа хотла забрать его автомобиль и ушла, узнав от случайно проходившаго студента, что здсь "живет гр. Игнатьев"...

Ссылки на настроенія "низов" слишком часто становятся в воспоминаніях дятелей революціи отговорками в тх случаях, когда надо оправдать в глазах приходящаго на смну поколнія революціонный акт, может быть, жизненно даже цлесообразный, но противорчащій демократическим принципам, которые были написаны на знамени революціи. Вот почему нкоторая фальшь всегда чувствуется в попытках отвтственных мемуаристов облечься исключительно только в романтическую тогу гуманности при описаніи дней, когда рождалась и закрплялась революціонная Россія. Сдланныя ошибки, вольныя или невольныя, нельзя объяснить, ретушируя дйствительность. Совершенно объективно надо признать, что дятели февральской революціи были очепь далеки от осуществленія в жизни нсколько сентиментальных завтов, выраженных нкогда поэтом в знаменитых словах: "Дню прошедшему забвенье, дню грядущему привт". Посколько дло касалось возмездія за грхи стараго режима, здсь не было, как мы увидим, большого колебанія. Цлесообразна ли была такая тактика — это вопрос другой. Руководители движенія не всегда учитывали резонанс, который получало или могло получить в масс их дйствіе, вступавшее в рзкую коллизію с исповдуемыми ими идеалами. Во всяком случа революціонная современность — по крайней мр, значительная часть ея — поставила в заслугу первому министру юстиціи революціоннаго правительства не гуманность, о которой говорит Керенскій в воспоминаніях, а твердость, проявленную им в отношеніи представителей ликвидированнаго строя. Один из делегатов петербургскаго Совта на совщаніи Совтов, тот, который выступал в защиту позиціи Керенскаго, занявшаго министерскій пост, говорил: ..."если бы, дйствительно, Керенскіай не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласія Исп. Ком., то что было бы тогда с этим министерством?... Там был бы московскій депутат Маклаков, но если бы это было так, разв были бы арестованы вс лица, арестованныя сейчас, и было бы сдлано то, что сдлал Керенскій, наш Керенскій?"

III. Рискованный шаг Милюкова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное