Мартовскіе дни 1917 года

Вел. Князь, несомнѣнно, был популярен на Кавказѣ. Ан. Вл. преувеличивает, конечно, утверждая в дневникѣ, что "его войска прямо обожали", но его разсказ о "горячих" проводах Ник. Ник. в Тифлисѣ и о "тріумфальном" почти путешествіи в предѣлах намѣстничества ( "почти на всѣх остановках его встрѣчал народ, рабочіе, и всѣ говорили ему патріотическія рѣчи") в значительной степени соотвѣтствовал дѣйствительности. Первые революціонные дни в Тифлисѣ протекали в обстановкѣ, мало напоминающей бурную петербургскую атмосферу. Революція в Тифлисѣ, по выраженію одного из мѣстных революціонных дѣятелей. с.-р. Верещака, "не вышла на, улицу". Не было никаких выпадов против офицеров; совѣт сол. деп., не установившій связи с совѣтом раб. деп., ютился в "крохотной комнаткѣ" и не имѣл большого авторитета. Мы видѣли, что городской голова привѣтствовал 4-го марта Вел. Князя от имени "широких масс" населенія; 7-го при отъѣздѣ новаго верховнаго главнокомандующаго, котораго торжественно конвоировала "сотня казаков", как сообщало Пет. Тел. Аг., его ''восторженно привѣтствовали представители народа и солдат". Об этих "толпах народа" упоминает и Верещак. Вел. Князь говорил рѣчь, в которой упомянул, что надѣется, что "послѣ войны" ему разрѣшат, как "маленькому помѣщику, вернуться в свое имѣніе" (слова эти были приняты с тѣм же "восторгом"). Не измышлены и "патріотическія рѣчи", которыя приходилось выслушивать на дорогѣ отъѣзжающему на фронт новому Верховному — так, напр., в "Вѣст. Вр. Пр." упоминалась одна из таких рѣчей, выслушанная Вел. Князем из уст уполномоченных рабочих и служащих сучанских каменноугольных предпріятій. Со слов "молодых офицеров", сопровождавших Ник. Ник., Дубенскій утверждает, что такая же "восторженная встрѣча народом" ожидала Верховнаго Главнокомандующаго на всем пути, и что харьковскій совѣт поднес ему даже "хлѣб-соль". В Харьковѣ ген.-ад. Хан Гуссейн Нахичеванокій и кн. Юсупов (старшій) убѣждали Ник. Ник. — так передает тот же Дубенскій — ѣхать на фронт, минуя Ставку, которая находится под вліяніем Правительства, желающаго устранить Н. Н. от командованія. Чужая душа — потемки; что думал в дѣйствительности Ник. Ник., мы не знаем... По сообщенію Дубенскаго, послѣ бесѣды с Ханом Нахичеванским и Юсуповым Н. Н. "долго сидѣл один, затѣм совѣтовался с братом Пет. Ник., ген. Янушкевичем и другими лицами своей свиты и рѣшил, в концѣ концов, не мѣнять маршрута и слѣдовать в Могилев".

Упованія многих в эти дни, несомнѣнно, обращались к Ник. Ник. Эти чаянія опредѣленно высказала, напр., в. кн. Мар. Пав., находившаяся в Кисловодскѣ, в письмѣ, которое направлено было через "вѣрныя руки" в Ставку к сыну Борису: "Мы естественно должны надѣяться, что Н. Н. возьмет все в свои руки, так как послѣ Миши все испорчено: наша вся надежда за возможное будущее остается с ним"[305]. Внѣшне Н. Н. был лойялен в отношеніи Врем. Правительства, формально примирившись с неизбѣжностью обѣщанія созвать Учр. Собр., которое в письмѣ к Львову он до полученія акта 3-го марта называл "величайшей ошибкой, грозящей гибелью Россіи" — мало того, мѣстная административно-полицейская власть в Тифлисѣ в объявленіи 6-го марта грозила даже преслѣдованіем тѣх, кто будет пытаться противодѣйствовать созыву Учр. Собранія.