Мартовскіе дни 1917 года

В обстановкѣ первых недѣль революціи сообщеніе совѣтскаго офиціоза о настроеніях в Ставкѣ, посколько рѣчь шла о высшем командованіи, весьма, мало соотвѣтствовало дѣйствительности — демагогам Исп. Ком. просто не нравилось, что на фронтѣ "движеніе солдат хотят направить в русло Врем. Прав.", как выразился в засѣданіи Исп. Ком. 15-го марта представитель одной из "маршевых рот" на западном фронтѣ, и они спѣшили форсировать то, что могло выявиться в послѣдующій момент. Послѣ переворота ни о каком "монархическом заговорѣ" и Ставкѣ не думали[312]. Когда Алексѣев в бесѣдѣ с Гучковым по поводу устраненія в. кн. Н. Н. от верховнаго командованія говорил: "мы всѣ с полной готовностью сдѣлаем все, чтобы помочь Правительству встать прочно в сознаніи арміи: в этом направленіи ведутся бесѣды, разъясненія и думаю, что ваши делегаты привезут вам отчеты весьма благопріятные... Помогите, чѣм можете, и вы нам, поддержите нравственно и своим слоном авторитет начальников" — он говорил, повидимому, вполнѣ искренне, и высшій командный состав, дѣйствительно, сдѣлал все, чтобы "пережить благополучно совершающійся... нѣкоторый болѣзненный процесс в организмѣ арміи". Конечно, помогало то, что в силу отреченія Императора формально не приходилось насиловать своей совѣсти и человѣку монархических взглядов: "покорясь, мы слушали голос, исходящій с высоты престола" — так формулировал Лукомскій в офиціальном разговорѣ с Даниловым 4-го марта основную мысль людей, находившихся в Ставкѣ... С облегченіем занес Куропаткин в дневник 6-го марта: "Мнѣ, старому служакѣ, хотя и глубоко сочувствующему новому строю жизни Россіи, все же было бы непосильно измѣнить присягѣ... Нынѣ я могу со спокойной совѣстью работать на пользу родины, пока это будет соотвѣтствовать видам новаго правительства". Вѣроятно, очень многіе — и в том числѣ прежде всего Алексѣев — могли бы присоединиться и формулировкѣ своего отношенія к "монархіи", данной адм. Колчаком во время своего позднѣйшаго предсмертнаго допроса в Иркутскѣ: "для меня лично не было даже... вопроса — может ли Россія существовать при другом образѣ правленія"... "послѣ переворота стал на точку зрѣнія, на которой стоял всегда, что я служу не той или иной формѣ правленія, а служу родинѣ своей, которую ставлю выше всего". "Присягу (новому правительству) — показывал Колчак — я принял по совѣсти". "Для меня ясно было, что возстановленіе прежней монархіи невозможно, а новую династію в наше время уже не выбирают". Насколько сам Алексѣев был далек от мысли о возможности возстановленія монархіи, показывает знаменательный разговор, происшедшей уже в августовскіе корниловскіе дни между ним и депутатом Маклаковым. Бесѣда эта извѣстна нам в передачѣ послѣдняго, — быть может, она нѣсколько стилизована. Но суть в том, что правый к. д. Маклаков, завороженный юридической концепціей легальности власти, считал, что в случаѣ успѣха Корнилов (Маклаков был пессимистичен в этом отношеніи) должен вернуться к исходному пункту революціи — к отреченію Царя и возстановить монархически строй. Алексѣев, в противоположность Маклакову думавшій, что Врем. Правит, доживает свои послѣдніе дни, уже разочарованный в политическом руководствѣ революціей, крайне тяжело переживавшій развал арміи (все это накладывало отпечаток на пессимистическія сужденія Алексѣева о современности, как видно из его дневника и писем послѣ отставки), признавал все же невозможным и нежелательным возстановленіе монархіи[313].

Насколько Ставка была в первое время чужда идеѣ "монархическаго заговора", показывает легкость, с которой были ликвидированы осложненія, возникшія в связи с отставкой в. кн. Н. Н. В воспоминаніях Врангеля подчеркивается "роковое" значеніе рѣшенія Ник. Ник. подчиниться постановленію Врем. Правительства. По мнѣнію генерала, Врем. Прав. не рѣшилось бы пойти на борьбу с Вел. Князем в силу его "чрезвычайной" популярности в арміи, и только "один" Ник. Ник. мог бы оградить армію от гибели. Таково было сужденіе, высказанное Врангелем, по его словам, в тѣ дни. Неподчиненіе Врем. Правительству знаменовало бы собой попытку контр-революціоннаго демарша. Если Врангель тогда высказывался за подобный шаг, его никто не поддержал, если не считать офицеров Преображенскаго полка полк. Ознобишина и кап. Старицкаго, о появленіи которых в Ставкѣ и качествѣ "делегатов" из Петербурга разсказывает довольно пристрастный свидѣтель. ген. Дубенскій[314].

4. Настроенія в арміи.

Офицеры и солдаты.