Мартовскіе дни 1917 года

Слишком было бы упрощено объяснить создавшееся напряженіе только агитаціей злокозненной "буржуазіи", пытавшейся "вбить клин между арміей и городом". Безспорно эта агитація была и принимала подчас организованныя формы, вызывая столь же страстное противодѣйствіе со стороны революціонной демократіи. Описанное возбужденіе совпало со "стоходовской панамой", как назвал в дневникѣ ген. Селивачев прорыв нѣмцев "червищенскаго плацдарма" на берегу Стохода (21 марта). Русская военная неудача — первая послѣ переворота — произвела сильное впечатлѣніе и была непосредственно связана с событіями внутри страны — "первым предостереженіем" назвала ее "Рѣчь"[383]. Эту неудачу постарались использовать в цѣлях агитаціонных, хотя, по существу, стоходовскій прорыв и районѣ 3 арміи на Юго-Западном фронтѣ, как опредѣленно устанавливал тактически анализ хода боя, сдѣланный Алексѣевым в циркулярной телеграммѣ главнокомандующим фронтами 25 марта, в значительной степени объяснялся ошибками командованія (ген. Леш был отстранен), и войска оказали наступающему врагу мужественное сопротивленіе ("бой продолжался цѣлый день", при чем войска понесли потери в 12-15 тысяч). Итог искусственнаго взвинчиванія настроенія получился не в пользу здороваго естественнаго роста патріотизма, ибо агитаціонная кампанія "обузданія" рабочих превращалась при содѣйствіи уличной печати в "гнусную клевету" на рабочій класс, как выразился Церетелли в Совѣщаніи Совѣтов. Демократически "День" давал тогда мудрый совѣт: "Не дергайте дѣйствительность за фалды, не взнуздывайте ни армію, ни рабочій класс уколами отравленных перьев"... Мудрые совѣты в дни революціоннаго возбужденія рѣдко выслушиваются.

Не имѣем ли мы права сдѣлать, как будто бы, довольно обоснованное предположеніе, что, если бы осуществились опасенія ген. Алексѣева, и нѣмцы начали наступленіе, волна намѣчавшагося патріотическаго возбужденія поднялась бы на еще большую высоту и потопила бы всѣ бациллы циммервальдской заразы. Щепкин па съѣздѣ к. д., конечно, преувеличивал, когда говорил, что "народ требует, чтобы каждый из нас, способный носить оружіе, шел бы в армію"[384]. Но из искры могло разгорѣться пламя. Нѣмцы пошли, однако, по другому пути — Стоход был явленіем единичным[385]. Революціонная армія сохраняла свою упругость сопротивленія, и всѣ слухи, что нѣмцы "с востока убрали все, без чего мало-мальски можно было там обойтись", не соотвѣтствовали дѣйствительноcти. К моменту революціи Ставка опредѣляла количество непріятельских дивизій на русском фронтѣ в 127; в концѣ апрѣля число дивизій почти не измѣнилось — 128. Нѣмцы сдѣлали ставку на разложеніе арміи и наступленіем, по признанію Людендорфа, боялись задержать разложеніе Россіи. В наступивших революціонных буднях "циммервальдскій блок", колебавшійся в своей компромиссной политикѣ и шедшій под вліяніем жизни на уступки, не только получил мощную опору, но и руководство в лицѣ путешественника из "пломібированнаго" вагона (см. "Золотой Ключ"). Это уже исторія послѣдующаго. В період, опредѣляемый хронологическими датами нашего изложенія, дилемма, поставленная Лениным в "апрѣльских тезисах", еще не могла возникнуть. Характерно, что большевицкій офиціоз "Правда" 28-го марта писал, что лозунгом партіи является не дезорганизація арміи, не безсодержательное "долой войну", а давленіе на Вр. Пр. с цѣлью заставить его открыто перед всей міровой демократіей выступить с попыткой склонить всѣ воюющія страны к немедленным переговорам" о способах прекращенія войны[386].