Мартовскіе дни 1917 года

К чему могла, бы привести гражданская междоусобица, которой так старалось в первые рѣшающіе дни революціи избѣгнуть верховное командованіе? Гадальныя карты о судьбах Россіи каждый будет раскладывать по своему разуму и предвидѣнію. Позорный конец войны? Сепаратный мир? Преждевременный развал Россіи? Реставрація при содѣйствіи нѣмцев? "Не каждому дано видѣть, что можно" — резонерствовал Маклаков на Государственном Совѣщаніи. "Политическая программа момента диктуется не волею партій, а волею исторіи" — говорил он, полагая, что эту "волю" познает "своим инстинктом" "глубинная темная масса народа". — "Россія за революцію себя не продаст". Сколько иллюзій семнадцатаго года разбила жизнь, ...исторіи имѣет право установить лишь факт, что всѣ тѣ предначертанія, которыя рождались в средѣ военнаго командованія, были чужды психологіи момента и в силу этого неосуществимы. "Покуда вѣрят и хотят этой революціи, покуда революціонная власть исполняет свой долг, защищает Россію и ведет Россію, до тѣх пор смѣшны какіе бы то ни было заговоры" — констатировал Маклаков на Государственном Совѣщаніи. То, что могло быть еще сомнительным в августѣ, было безспорной истиной для марта и апрѣля. Непродуманныя политическія авантюры (план ген. Врангеля оказался в точном смыслѣ слова пуфом, встрѣтив весьма небольшіе отклики в "правых" кругах) творили лишь злое дѣло для Россіи. "Достаточная скрытность" никогда не является гарантіей и особенно в той средѣ, которой не свойственны конспиративные замыслы. Таинственные слухи ползли, сѣяли разлад, создавали напряженную общественную атмосферу и расширяли плацдарм, на котором могли возрастать плоды демагогіи крайняго сектора революціонной демократіи.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РЕВОЛЮЦIОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

I. Концентрація власти.

1. Идея преемственности.

В. Д. Набоков в воспоминаніях удѣляет серьезное вниманіе разсмотрѣнію тѣх "преюдиціальных вопросов", выражаясь ученой терминологіей мемуариста, которые безпокоили юристов при поисках правильной внѣшней формы для выраженія акта 3-го марта. Можно ли было в дѣйствительности считать Мих. Ал. с формальной стороны в момент подписанія отреченія императором? В случаѣ, рѣшенія вопроса в положительном смыслѣ, отреченіе мимолетнаго кандидата на россійскій престол могло бы вызвать сомнѣніе "относительно прав других членов императорской фамиліи" и санкціонировало бы беззаконіе с точки зрѣнія существовавших Основных Законов, которое совершил имп. Николай II, отрекшійся в пользу брата. Легисты из этого лабиринта "юридических тонкостей" вышли (или думали выйти), выработав эластичную формулу, гласившую, что "Михаил отказывается от принятая верховной власти". К этому, по мнѣнію Набокова, собственно и должно было свестись "юридически цѣнное содержаніе акта". Но "по условіям момента казалось необходимым... воспользоваться этим актом для того, чтобы в глазах той части населенія, для которой он мог имѣть серьезное нравственное значеніе — торжественно подкрѣпить полноту власти Врем. Правит, и преемственную связь его с Гос. Думой"[443]. В первой деклараціи Врем. Правит. — подчеркивает Набоков — "оно говорило о себѣ, как о кабинетѣ", и образованіе этого кабинета, разсматривалось, как "болѣе прочное устройство исполнительной власти". Очевидно, при составленіи этой деклараціи было еще неясно, какія очертанія примет временный государственный строй[444].