Мартовскіе дни 1917 года

Оригинальную аргументацію против коалиціи, во имя "политическаго реализма" развил одесскій делегат меньшевик Сухов. Это была единственная серьезная рѣчь против коалиціи — достаточно догматическая, но без тѣх трафаретных и шаблонных "словесных заклинаній". которых было слишком много в ораторских выступленіях квалифицированных представителей "революціонной демократіи". Для него вхожденіе соціалистов во Временное Правительство было таким же "политическим максимализмом", как и желаніе "передать" Совѣтам Р. и С. Д. всю власть. "Политическій авантюризм", он считал "смертным грѣхом" перед русской революціей. Сухов отмѣчал, что революція "первая ступень", только "начало пробужденія общественнаго сознанія" и "поэтому при поверхностном взглядѣ на вещи кажется, что есть только одна сила на сценѣ—пролетаріат, да рядом с ним армія", которая до сих пор ощущает "неясное, неопредѣленное стремленіе к свѣтлому будущему, но никак не больше..." "Сейчас многія силы еще не мобилизованы... но онѣ проснутся, и тогда соотношеніе сил может измѣниться не в нашу пользу... Если мы увлечемся нашей властью сейчас, нашим могуществом, то... от Временнаго Правительства мы можем, быть может, требовать любой закон, надавив на него, как слѣдует... Но... измѣнится обстановка, и то, чего мы добились, пойдет обратно. Это будет дезорганизаціей масс, люди потеряют вѣру в дѣло, а тѣ классы, жизненные интересы которых мы нарушили, не учитывая правильно историческую обстановку, они пойдут против нас, и в этом... может крыться зерно контр-революціи. Надо обладать большим политическим тактом, можно оказывать давленіе, но надо точно соображать, дѣйствительно ли мы стремимся к тому, что достижимо не только в условіях временно создавшихся, но и в условіях, которыя будут немедленно, в послѣреволюціонное время", "надо помнить, что мы не вся Россія" — "мы только соціалистическій — да и не всегда соціалистическій авангард революціонной демократіи"... "Если мы — демократія, если дѣйствительно хотим дѣлать общенародное дѣло, то узурпировать власть, таким образом, как есть искушеніе это сдѣлать, мы не имѣем права". Вхожденіе соціалистов в министерство, оратор считал огромной ошибкой. Они должны были бы своими соціалистическими руками дѣлать несоціалистическое буржуазное дѣло, и это было бы "гибелью довѣрія демократіи и соціалистических партій к своим вождям. К ним предъявляли бы требованія невыполнимыя"... "Посмотрите на положеніе Керенскаго... развѣ он не горит все время, развѣ ему заодно со всѣми не выражается недовѣріе? Один человѣк пошел туда и ему плохо приходится там, плохо под нашим давленіем". "Буржуазное дѣло" должны выполнять "люди из буржуазіи" и насколько Совѣт будет "осуществлять жизненныя требованія демократіи", он получит поддержку страны и "давленіе" на правительство будет дѣйствительным. Не надо только "афишировать этого давленія, не надо опьяняться властью, позволять себѣ таких сцен, как вчера: слыша вчера вызов Врем. Правит., я почувствовал: вот люди, опьяненные властью, которые, неожиданно получив в руки власть, начинают пускаться на эксцессы"[516].

На собраніи была высказана нѣсколькими представителями с мѣст точка зрѣнія, принципіально, может быть, и далекая от коалиціонной идеи сотрудничества и отстаивавшая скорѣе созданіе однородной демократической власти, но фактически проводившая коалиціонный принцип, посколько он считался необходимым в создавшейся конъюнктурѣ "активнаго сочувствія" и "содѣйствія" со стороны "либеральной буржуазіи". Так, делегат одного из провинціальных совѣтов Попов говорил о необходимости существованія "сильной и свободной от всякаго вліянія" (власти) правительства, Временное Правительство это "душа новой Россіи", это ея глаза, это — центр, около котораго должна группироваться вся русская демократія", а чтобы это было так, туда должна войти "настоящая демократія", а не тѣ, которые "покраснѣли за 30 дней". " Двоевластіе призрачно — утверждает Звѣрев. Дѣло не в контролѣ над правительством; само правительство должно быть "единым полновластным органом", исполняющим волю революціонной демократіи. К числу сторонников такой сильной власти принадлежал, конечно, и упомянутый выше Скачков, который обосновал концепцію о "неписанной конституціи", созданной революціей.

В этой гаммѣ многообразных мнѣній Церетелли стремился не всегда удачно вывести "среднюю" линію. Совѣтскій лидер исходил из положенія, что жизнь еще не измѣнила того исходнаго пункта, который заставил в дни переворота Совѣт пойти на соглашеніе с "буржуазіей" и признать Временное Правительство "носителем власти революціонной Россіи'". При существующем соотношеніи сил, Совѣт по мнѣнію Церетелли мог бы теперь "даже захватить власть", но "разум революціи" заставлял исходить из соображенія о том, что "можно удержать и закрѣпить, а не на мгновеніе только завладѣть". Он не дѣлал отвѣтственным Правительство за ту кампанію против Совѣта, которая диктовалась "узкой своекорыстной политикой нѣкоторых кругов буржуазіи"[517].