Мартовскіе дни 1917 года

"Фигура умолчанія, найденная нами в качествѣ выхода из положенія, была, конечно, компромиссом" — замѣчает Суханов. Форма умолчанія, конечно, не могла быть по существу компромиссом. Получалась правовая безсмыслица, которая сводила на нѣт достигнутое якобы соглашеніе — каждый партнер намѣревался продолжать вести свою игру. Логика в данном случаѣ была на сторонѣ представителей "революціонной демократіи". Не без основанія Гиппіус записала 2-го: "Что же это будет за Учр. Собраніе при учрежденіи монархіи и регентства? Не понимаю". Не понимали этого и в Москвѣ, гдѣ Комитет общ. организацій обсуждал этот вопрос 3-го марта в связи с полученным еще не офиціально сообщеніем об отреченіи Императора. На засѣданіе — сообщали "Рус. Вѣд." — явились "представители рабочих депутатов и указали на необходимость рѣшить теперь же вопрос о регентствѣ и династіи, пока не скажут, что дѣло уже сдѣлано, и признают регентом одного из представителей Дома Романовых". Представители Совѣта заявили, что Совѣт признает только одно Учред. Собраніе; монархіи допустить не может и будет поддерживать, свое мнѣніе "до конца". — Он высказывается за демократическую республику. В послѣдующих преніях (по газетному отчету) выступают исключительно лишь представители "цензовой" общественности. Если к. д. Тесленко стоит на формальной позиціи и считает обсужденіе вопроса преждевременным, ибо неизвѣстно: существует ли император (раз императора нѣт, то не должно быть и регента), то к. д. Кишкин сомнѣвается, чтобы монархія ("это сила — не наша") являлась тѣм элементом, который помог дойти до Учред. Собранія: царь нужен, "если мы не сумѣем организовать Учр. Собр.", до созыва У. С. "нам не нужно ни монарха, ни регента"[142]. Представителю торгово-промышленных служащих Начевкину (к. д.) вопрос представляется совершенно ясным: временное правительство ручается за созыв Учр. Собранія; раз будет У. С, то для чего нужна монархія? Раз будет монарх, то для чего нужно Учред. Собраніе?.. Собраніе "единогласно", при одном воздержавшемся (к. д. Пржевальском) постановило довести до свѣдѣнія временнаго правительства, что " учрежденіе какой-бы то ни было монархической власти до созыва У. С. недопустимо; вся полнота власти должна принадлежать временному правительству, которое созывает У. С. для созданія такого политическаго строя, какой обезпечнл бы всѣ права свобод". Сами "Рус. Вѣд." по поводу этих преній писали: "Было бы самым ужасным несчастьем для Россіи, если бы разногласія по этому вопросу[143]замедлили и осложнили процесс образованія признанной всѣми исполнительной власти, ибо немедленное завершеніе этого процесса есть вопрос жизни и смерти для свободной Россіи. Без этого свобода обречена на гибель". Московскій орган либеральной демократіи дѣлал довольно своеобразное заключеніе: "при настоящих условіях иниціатива в рѣшеніи вопроса о формѣ верховной власти естественно (?!) принадлежит временному правительству".

Сознаніе необходимости немедленнаго образованія " исполнительной" власти в значительной степени, как мы видѣли, продиктовало оригинальную форму умолчанія, на которой послѣ безполезных дискуссій остановились в Петербурге представители двух секторов общественности. В дѣйствительности это была страусова политика, ибо "монопольный лидер" буржуазно-демократическаго лагеря предрѣшал вопрос не только на митинговых собраніях. В тот же день он, в качествѣ министра ин. д., заявил представителям иностранной печати: "Новое правительство считает необходимым, чтобы отреченіе Государя от престола состоялось офиціально, и чтобы регентство было возложено временно на в. кн. Мих. Ал. Таково наше рѣшеніе и измѣнить его мы не считаем возможным". Трудно сказать, как разрѣшился бы неизбѣжный конфликт, если бы жизнь не разрѣшила его наперекор теоретическим калькуляціям политиков...