Мартовские дни (СИ)

— Надеюсь, никому из нас не понадобится нырять в эту полынью? — малость раздраженно осведомился Кириамэ. С каждым утекающим мгновением затея царевича нравилась ему все меньше и меньше. Ёширо явно хотелось обратно, в умиротворяющий покой и уют царских палат.

Домовой поскреб в затылке и ехидно фыркнул:

— Летом-то оно как раз было самое милое и верное дело. Штаны с рубахой скинул, нырнул — и толкуй с ней, покуда силенок хватит и не задохнешься. Да только не вам, господин Кириамэ. Ей такие не по нраву, она светленьких и ясноглазеньких предпочитает, навроде царевича… Ну да ладно, испробуем по-иному. Пересвет Берендеич, у тебя ножичек сыщется?

— Само собой, — заподозрил неладное царевич, вытаскивая из расписных ножен малый клинок и издалека предъявляя домовнику.

— Руку надо резать, — со вздохом сожаления растолковал Малуш Доможирыч. — Талый ледок аленьким кропить. Кровушку она беспременно учует, тем более царскую.

— Дядюшка Малуш, а без этого никак обойтись нельзя? — заныл Пересвет, заранее скривившись при мысли о жгучей, кусающей боли в порезанной ладони. — Хором покликать ее с берега, скажем? Ведь у нее прозвище какое-нито имеется?

— Что за молодежь пошла, никакого уважения к древним традициям! — насупился домовой. — Таскаешься с ними по лесам да болотам, а как до дела доходит, так сразу от ворот поворот и хныканье: «Ой, нельзя ли попроще?» Нельзя, говорю!

— Вообще-то я тоже потомок правителей… моя родословная не в пример древнее семейства здешнего царя, — вежливо напомнил Кириамэ. — Моя кровь не сгодится для ритуала?

— Ты ж царю Берендею не наследник, — не очень уверенно возразил Малуш.

— А что, здесь в традициях разве не майорат, сиречь передача власти от отца напрямую старшему сыну? — на редкость вовремя сунулся любопытный собиратель сплетен Гардиано. — Царевич же седьмой из царских отпрысков. С чего вдруг он разгуливает в наследниках?

— Так вышло! — злобно рявкнул Пересвет. — Заткнитесь все! Уй-ей-ей… — с легким нажатием он прочертил острием клинка по левой ладони, оставляя алый след вдоль линии жизни. Сжал кулак, зачарованно смотря на плюхающиеся и растворяющиеся в толще сизого, надтреснутого льда алые капельки. Одна, вторая, третья…

— Будет, — смилостивился домовой. Ёширо выдернул из складок рукава чистый платок, быстрым, привычным движением обмотал царевичу кисть, натуго затянув тряпицу. Ожидаемой рези вроде пока не чувствовалось. — Теперь надеемся на лучшее и ждем.

— А сколько ждать-то?..

Льдины вокруг исходившей теплым паром полыньи вдруг распахнулись, как цветочные лепестки. Из всплеснувшейся черной воды с пронзительным воем изникло белесое, призрачное, бесформенное нечто, заполошно ринувшееся к берегу. За существом тянулась широкая полоса с грохотом ломающегося и раскалывающегося толстого льда. Пересвет успел заметить оскаленные сверкающие зубы, обрамленные распяленным в истошном крике пунцовым ртом, и смирился с тем, что ему не суждена покойная старость в кругу семьи.

Тоненько свистнула, покидая лаковые ножны, катана работы мастера Масамунэ. Серебряная звенящая полоса в руках Ёширо преградила путь визжащему ужасу в острейших осколках льда.

— Роксуня! — истошно заверещал домовой, шмыгнув под катаной, мимоходом смахнувшей разлохмаченную прядку с его макушки. — Роксуня, милая, окстись! Роксуня, это я, Доможирыч с царского терема! Гости к тебе пожаловали, краса ты наша ненаглядная! Роксуня, добром прошу — уймись!

— А? — порождение озера круто затормозило, щедро осыпав оцепеневших молодых людей снежной крупой пополам с увесистыми ледяными каплями. — Что?

— Роксуня! — домовник лихо заскакал на месте, размахивая руками над головой. — Тише, драгоценная! Свои! Угомонись!

— Ой, — беспощадное, несущее неминуемую погибель чудовище с ног до головы окуталось пеленой сизого, непроглядного тумана — и сбросило его на землю, как женщина изящным жестом сбрасывает с плеч расписную шаль. — Малуш. Ой. Прости. Я тебя… э-э… сразу не заметила.

— Конечно, где успеть по сторонам оглядеться, когда несешься кромсать всех без оглядки, — проворчал домовой, настойчиво дергая Кириамэ за широкую штанину-хакама: — Принц, саблю вострую спрячь, а? Не станет она больше кидаться, а от холодного железа ей дурно делается.

Нихонец с явной неохотой возвернул оставшийся незапятнанным меч в ножны. Пересвет запоздало вспомнил, что надо бы хлебнуть воздуху, и набрался отваги взглянуть в лицо вынырнувшей из холодных омутных глубин речной хозяйки. Взглянул, онемел и невольно присвистнул.

— Мать-Деметра шествует во славе своей, — враз осипшим голосом пробормотал Гардиано. — Боги, я сражен.