Мартовские дни (СИ)

Пересвет стоял, уронив руки и не зная, что сказать. Испытывая некое новое, прежде незнакомое, противоречивое и не имеющее доподлинного имени чувство — слитые воедино в одном кипящем и булькающем котле досада, ярость, смущение и изумление. Приправленные твердым ощущением того, что все идет, как дОлжно, и будоражащим подвздошье лукавым восхищением.

Царевичу хотелось вышвырнуть Гардиано из постели, в которой тот не имел никакого права нежиться, и от души всыпать тумаков. Хотелось окостенеть в недвижности, пожирая взором две покойно дремлющие фигуры и бесстыдно впитывая всякую мелочь — изгиб локтя, косо упавшую тень на лице, подрагивающие ресницы, угадывающиеся под одеялом очертания ягодиц и длинных ног. Подойти и с довольным вздохом опрокинуться навзничь в выемку перины между ними. Закрыть глаза, вдыхая будоражащий ноздри запах угревшихся за ночь тел и радуясь их дразнящей близости.

— Я вернулся, — наконец выдавил Пересвет.

— Окэри насаи [Добро пожаловать домой], — вполголоса отозвался Ёширо. Кончик точеного носа нихонского принца брезгливо сморщился, принюхиваясь: — Ты бежал весь путь до Буяна и обратно на своих двоих, состязаясь с жутким ёкаем о четырех ногах, а после делил с ним кровавую трапезу?

— Так дорога-то долгая… — опешил неласковым приемом царевич. Кириамэ текуче перелился из полулежачего положения в сидячее, обеими руками пригладил волосы, укоризненно качнул головой:

— Тебя переполняет гнев. Прежде чем вымолвить хоть слово, приведи душу и особенно тело в гармонию. Иначе я рискую задохнуться. Гардиано, — он настойчиво, но осторожно встряхнул ромея за плечо, — проснись. Есть новости.

Гай страдальчески замычал и упрятал голову под парчовые подушки.

— Вставай, — строго повторил Кириамэ. — Не прикидывайся умирающим.

Некто, пользовавшийся купальней до Пересвета, швырнул в поганое ведро кучку мягкой ветоши, измаранной бурыми засохшими пятнами. Подумав, царевич отправил туда же пару своих истрепавшихся опорок, пробормотав под нос: «Не желаю ничего знать».

У того, кто мылся ночью, достало совести оставить полбадьи горячей воды. Плескаясь, Пересвет расслышал, как принц звонко хлопнул в ладоши, отдав явившемуся слуге распоряжение накрывать на стол. Да, на троих. Чья-то рука малость сдвинула занавеси мыльни, заботливо пристроив на скамье чистые порты с рубахой. Все-таки пробудившийся Гардиано немедля зацепился языками с принцем, рьяно обсуждая символику перемещения фигур на доске в какой-то неведомой игре.

Когда умывшийся и приодевшийся Пересвет вышел в горницу, он почти овладел собой. Уразумев, что не дождется от Ёжика ни долгих разъяснений, ни уж тем более извинений. Нихонская зараза поступила так, как сочла нужным. Согласно своим твердым убеждениям о том, что в мире именуется достойным, а что зряшным. Может статься, между этими двумя вообще не было ничего, кроме задушевных разговоров ночь напролет. А то, что Гай валялся голяком, так у него привычка такая. Либо надо признать, принять и смириться — ромей смог дать Кириамэ нечто такое, что самому Пересвету не по силам. Они отлично провели время… хотя на кой ляд им занадобилась веревка?

Проявив удивительную для него поспешность в выборе наряда, Кириамэ извлек из короба с иероглифом «Хару», то бишь «Весна» косодэ цвета ивовых побегов с россыпью мелких розовых цветов по подолу и рукавам. Перетянул волосы узкой алой лентой и как ни в чем не было расположился во главе стола. Гардиано в просторной белой рубахе и штанах, но почему-то босиком маялся, не присаживаясь и явно мучаясь телесно и душевно.

— Эссиро тут не при чем. Это я во всем виноват, — горячо выпалил ромей, едва завидев царевича. — Он просто хотел как лучше…

— А получилось как всегда, — буркнул Пересвет, плечом отодвинув Гая, невольно загородившего путь к расставленным на столе блюдам. Гардиано пошатнулся, взмахнув руками и страдальчески ойкнув. — Обожди малость, никуда не удирай. Терпеть не могу убивать людей с устатку да на голодный желудок.

Он плюхнулся на табурет, спешно подвигая к себе тарелки, и заработал вилкой и ножом. Ёширо выпростал ладони из широченных рукавов и соединил перед собой кончики пальцев, сквозь полуопущенные ресницы снисходительно взирая на чрезмерно прожорливого сердечного друга. Оказавшийся за спиной царевича Гай изобразил оскорбленное достоинство — привалился к стене, скрестил руки на груди и сурово насупился.

— Я нашел Буян-остров и повидал Елену-чародейку, — в нарушение правил приличия забухтел сквозь забитый рот Пересвет, так не терпелось поделиться узнанным. — Она красивая. Но страсть какая жуткая. И несчастная. Враки сказывают про ее великую любовь с моим пращуром. Свинья он был, одно слово, а не мужик, и жену свою здорово обидел. Вот она и затворилась в старой крепости. У вас как дела шли, дурного не стряслось? Никакого не похитили, не прикончили?