Мартовские фиалки

Тюрьма Тегель находится в северо-западной части Берлина и одной своей стеной выходит на берег озера, а другой упирается в жилой массив компании по производству локомотивов «Борзиг». Ее стены из красного кирпича, издали похожие на шкуру доисторического ящера, бросились мне в глаза сразу, как только я повернул по Зидельштрассе. Когда тяжелые деревянные двери этой тюрьмы захлопнулись за мной, вдруг как-то сразу не стало неба, будто кто-то нажал кнопку и выключил освещение. В эту минуту я ощутил жалость к обитателям этой тюрьмы с самым строгим в Германии режимом.

Очутившись в просторном помещении, предназначенном для приема заключенных, а главное, увидев самих тюремщиков, я подумал, что попал в зверинец. Один из них, похожий на мопса, — от него несло карболовым мылом — с огромной, тяжелой связкой ключей в руке, провел меня по невообразимому лабиринту коридоров, стены которых были облицованы желтоватыми плитками — более привычными в туалетах, — и вскоре мы очутились в небольшом дворике, вымощенном булыжником. В центре его возвышалась гильотина. Каждый раз, когда смотришь на этот чудовищный механизм, мурашки бегут по коже. После того как партия национал-социалистов пришла к власти, гильотина заработала. Вот и сейчас ее готовили, скорее всего, к завтрашнему дню. Список несчастных, которых должны были казнить на рассвете, висел на воротах.

Тюремщик открыл дубовую дверь, мы поднялись по лестнице, покрытой ковром, и оказались еще в одном коридоре. Мы прошли его насквозь, прежде чем остановились у двери из красного полированного дерева. Тюремщик постучал и спустя некоторое время ввел меня в кабинет. Доктор Конрад Шпидель поднялся из-за стола, чтобы поздороваться со мной. С момента нашего знакомства прошло уже несколько лет — в то время Шпидель был начальником тюрьмы Браувейлер, около Кельна, — но он не забыл о прежней нашей встрече.

— Тогда, если не ошибаюсь, вам нужно было поговорить с сокамерником одного из заключенных. — Жестом он указал мне на кресло. — Мне помнится, что дело было связанно с ограблением банка.

— У вас отличная память, господин доктор.

— Я вспомнил об этом не случайно. Поскольку этот самый человек снова сидит, только по другому поводу.

Шпидель был высоким, широкоплечим мужчиной, примерно лет пятидесяти. Он был одет в оливково-зеленый баварский пиджак с шиллеровским галстуком на шее, в петлице пиджака красовался черно-белый бант со скрещенными мечами — знак ветерана войны.

— По иронии судьбы, я здесь снова по тому же самому поводу, — объяснил я. — Насколько мне известно, еще недавно у вас содержался заключенный по имени Курт Мучман. Я надеюсь получить у вас какую-либо информацию о нем.

— Мучман? Помню-помню. Ну, что я могу сказать? Вел он себя примерно и произвел на меня впечатление человека разумного. — Шпидель пошел к шкафу, где хранились дела заключенных. — Вот. Мучман, Карл Герман, тридцати шести лет. Осужден по обвинению в краже машины в апреле 1934 года, приговорен к двум годам тюрьмы. Проживает на Цицероштрассе, 29, в Галензее.

— Вы полагаете, что из тюрьмы он поехал именно по этому адресу?

— Я так же, как и вы, думаю, что все было по-другому. Вообще-то Мучман женат, но во время заключения жена только раз его и навестила. И похоже, что на воле ему податься некуда.

— А кто-нибудь еще у него был?

Шпидель посмотрел записи.

— Один человек из Союза бывших заключенных — как нас уверяют, благотворительной организации. Однако думаю, что и цели, и сущность данного Союза совсем другие. Имя этого человека — Каспер Тиллессен. Он дважды виделся с Мучманом.

— А кто был соседом Мучмана по камере?

— Он сидел вместе с Боком, номер 7888319. — Доктор вытащил из шкафа еще одну папку. — Ганс Юрген Бок, тридцать восемь лет. Осужден за нападение и нанесение телесных повреждений участнику забастовки бывшего Союза рабочих сталелитейной промышленности в 1930 году, приговорен к шести годам тюремного заключения.

— Он что, был штрейкбрехером?

— Да.

— А какие-нибудь подробности этого дела известны?

— Боюсь, что нет. Само дело отправлено в архив Алекса. — Он помолчал. — Вот что вам сослужит пользу. При освобождении Бок сообщил адрес, по которому он собирался жить: пансион Тиллессена, Шамиссоплац, № 17, Кройцберг. И еще одна деталь. Навещал Бока в тюрьме тот же самый Каспер Тиллессен, естественно, как представитель Союза бывших заключенных. — Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. — Ну вот, кажется, и все.

— Думаю, что мне этого хватит. — Я приободрился. — Вы были очень любезны, уделив мне столько времени.

Шпидель вдруг проникся торжественностью и произнес:

— Был счастлив оказать помощь человеку, который передал в руки правосудия негодяя Гормана.

Вот как получилось: и десять лет спустя дело Гормана все еще работает на меня.