Мартовские колокола

— Примерно так.. — ответил журналист. — Вы уж поймите меня, господа: по Москве ходит не так уж и мало загадочных историй, но они, по большей части, относятся к разряду баек о кладе Ваньки—Каина или о библиотеки Ивана Грозного. А тут — самая настоящая загадка в духе, можно сказать, авантюрных романов — и вы требуете от журналиста, чтобы он остался равнодушен к такому материалу? Нет, я понимаю, вы доверились мне — и это, вне всяких сомнений накладывает на меня определённые обязательства, — но надо ведь и честь знать!

— А скажите–ка, дражайший Владимир Александрович, — поинтересовался Каретников. — сами–то вы к какому разряду нас относите? На нигилистов мы, по вашим словам, не похожи, на искателей московских кладов — тоже. Какая же, с позволения сказать, версия у вас родилась на наш счёт?

Гиляровский помялся несколько озадаченно.

— Да я и сам голову ломаю. — признался он. — Будь мы в Петербурге — заподозрил бы какие–то политические, или, спаси Создатель, шпионские игры. А ежели в Варшаве, или, к примеру, в Лемберге — то, возможно, уголовщину очень высокого пошиба. Вы уж простите, барон, на Московских «деловых» вы с вашими друзьями, конечно, не похожи, в вот на взломщиков или мошенников международного уровня — очень даже. Это, знаете ли, публика порой аристократичная до крайности….

— Ну, спасибо. — усмехнулся Корф. — И все же? ощущается в ваших словах эдакое сомнение…

— Разумеется. Если бы я так думал, то к вам бы ни за какие коврижки не пошёл. Нет, у меня мысли господа совсем иного свойства… такого рода, что о них пишут скорее уж авторы приключенческих романов. А если уж совсем откровенно — никаких внятных мыслей у меня нет вовсе. Потому и решился на этот разговор с вами.

Барон помолчал, потом обменялся долгим взглядами с Каретниковым. Тот пожал плечами и чуть заметно покачал головой. Мимика эта не осталась незамеченной — журналист нахмурился и собрался, было, что–то добавить, как Корф его перебил:

— Мы с моими друзьями нисколько не сомневаемся в вашей порядочности, Владимир Александрович. Но поймите и вы нас — мы, прежде всего, не имеем полномочий делиться с вами сведениями подобного рода. Давайте сделаем так: заключим с вами временное соглашение, например…

— …о неразглашении. — добавил Каретников. — Мы все вчетвером, даём вам слово, что ничего незаконного или же безнравственного в нашей деятельности нет. А вы в свою очередь, обещаете не делиться ни с кем своими подозрениями ну, скажем…. — и он обвел взглядом барона, Яшу и Ромку, — на три–четыре месяца. После чего — мы возвращаемся к этому разговору, и тогда, даю вам слово, вы получите исчерпывающие объяснения.

— Подразумевается ли, что я не буду проявлять интереса к вашей деятельности в Москве, господа? — немедленно уточнил Гиляровский.

— Да Бог с вами, проявляйте! — разрешил Каретников. — Я же говорю — мы не собираемся затевать ничего противозаконного. Да вот, пожалуй, наш друг Яков и будет держать вас в курсе наших, как вы изволили выразиться, «затей» — чтобы уж всё было на полном доверии.

Гиляровский развёл руками. — Что ж, господа, раз так — мне остаётся только согласиться. И, надеюсь, вы всё же не дадите мне погибнуть от неутолённого любопытства?

От любопытства — не дадим. — согласился Корф. — Уж что–что, а любопытную жизнь мы вам, господин газетчик, твёрдо обещаем…

— «…и отдайте себе отчёт, Штирлиц, в том, как я вас перевербовал: за пять минут и без всяких фокусов». — пробормотал Каретников. — Нет–нет, господа, не обращайте внимания. Это я так, одну занятную книженцию вспомнил. Кстати, напомните, барон — вам непременно надо её прочесть…

Глава двенадцатая

Не часто случалось Вареньке выслушивать выговоры от дядя. А потому она сидела за столом в довольно мрачном настроении и с независимым видом ковыряла вилку котлетой. Есть не хотелось совершенно; наоборот, хотелось запереться у себя в комнате и разрыдаться от общей несправедливости окружающего мира. И если Варенька до сих пор еще этого не сделала — то лишь из гордости и чувства противоречия. Маленькая Настя, сидевшая рядом с кузиной, понимала, похоже, настроение девочки, и сочувственно на неё поглядывала. Однако молчала — старший Выбегов нечасто вмешивался в воспитание детей, но если уж это происходило — спорить с ним в доме мало кто решался; инженер отличался крутым нравом.

— Удивляюсь твоему легкомыслию, Варвара! — продолжал меж тем дядя. — Ты, вроде, взрослая, серьёзная барышня — а допускаешь такие вот детские выходки!

Ну вот, еще и «Варвара»! — девочка опустила голову, кусая губы, чтобы и вправду не разрыдаться — полным именем дядя называл её лишь по случаю крайнего раздражения. А за что?

— … я понимаю, этот ваш знакомый, Ваня, от которого вы все уже, кажется, голову потеряли — он привык к вольным нравам, у них в Америке вообще ни о каких запретах отродясь не слышали. Но ты — то должна понимать! Всё же мы живём во второй столице империи Российской, и надо брать во внимание, что ваши слова могут услышать здесь самые разные люди. Сама видишь, к чему приводит ваше легкомыслие!