Мартовский снег (СИ)

— Андрюша, обед почти готов! — крикнула Маша.

— Попозже будем обедать. Сначала видос — потом все остальное.

— Остынет…

— Сначала видос, еб твою мать, потом все остальное, — рявкнул Андрей. — Надо быстрее латать дыру в бюджете. Тобой оставленную, между прочим.

Андрей зло ухмыльнулся, не услышав ответа и перевел взгляд на сияющего Павлика.

— Ну, что, Паша? Поможешь папке развернуть гамак?

— Да! Да! Да! — воскликнул малыш, захлопав в ладоши.

— Замечательно. Я схожу за камерой.

***

День прошел в привычных хлопотах. Видео монтировалось и к вечеру вышло на канале, тут же собрав по всей стране толпы нестриженых овец с детишками.

«О, Аня, смотри как мальчик разбирает новую игрушку! А какая музыка! Какие куколки и цветочки! Мимими»

«Уря!»

«Ах, какой милый мальчик! Как он счастлив! Родители — золото! Всем бы таких!»

Тупое говно тупого говна, но Андрей сдерживал отвращение. В те редкие минуты, когда он вынужден был лично светиться в кадре, его лицо и взгляд выражали полнейшую любовь, милоту и благорастворение. Деньги не пахнут и видео уже к одиннадцати часам собрало полмиллиона просмотров. Андрей чувствовал странную смесь благодарности и презрения к людям, что смотрят его канал. Вернее, канал его сына.

В стране разруха, кругом грязь и мразь, с крыш свисают здоровенные сосули-убийцы, а смотрит это стадо «Лучика Веласа». Великолепно. Хотя, он прощал им это, считая, что подобный контент отвлекает шумных деток от дел родителей и дает несчастным, проклянувшим семейный быт парам хоть немного побыть наедине с угасшими чувствами.

— Ты установил ему гамачок? — спросила Маша, укладываясь в кровать.

— Да, — устало ответил Андрей, залезая под одеяло. — Выглядит убого, конечно, но ему нравится.

— Это главное.

— Главное, чтобы он не пизданулся с него, — фыркнул Андрей. — Слушай, Маш, завтра мне надо будет уехать по делам. Запишешь стрим без меня? Просто включишь камеру и пусть играется гамаком минут тридцать сорок? Мини трансляция — для галочки.

— Нет проблем.

Маша залезла под одеяло и прильнула к его груди. Свет погас и тонкие пальчики скользнули по телу.

— Ты все еще дуешься?

— Нет, но больше так не делай, — улыбаясь, ответил Андрей, чувствуя, как ручка скользит ниже по животу. — Я серьезно. Мы не настолько богаты, чтобы так транжирить деньги и… ох… люблю тебя.

— И я тебя, милый, — прошептала Маша, целуя его в губы. — И я тебя.

***

Лиза тревожилась. Гамак, что Андрей поставил для Павлика выглядел совсем уж не надежным. Красивый, с цветочками и машинками, но эта арматура… эти торчащие штыри заставляли материнское сердце сжиматься в предчувствии беды. Они даже не оббили железо поролоном!

Она долго сомневалась, но все же вышла из квартиры. Терзаемая противоречивыми чувствами, она убедила себя, что должна поговорить обо всем с Андреем. Ребенку столь нежного возраста нужна забота и умеренность, а не вся эта уродливая шумиха с интернет блогингом. Павлик — такой талантливый малыш!

У самой двери она остановилась, чувствуя волнение. Разговор с Андреем предстоял сложный. Он — буйный мужчина, а ссорясь с ним можно поругаться и с Машей. Наверное, единственной по настоящему близкой подругой.

Мысли Лизы прервал скрип открывающейся двери. В лицо пыхнул аромат яичницы с колбасой и горячего кофе, будто вынося на крыльях Андрея. Тот улыбался, поправляя сумку. И тут их взгляды соединились, и улыбка слетела с лица Андрея, точно иссохший лист с мертвого ноябрьского сухостоя.

— Андрей, надо поговорить, — набравшись смелости начала Лиза. — Про Павлика…

— Слушай сюда, — прорычал Андрей, наступая. Лиза попятилась, чувствуя, как волосы встают дыбом. — Держись от моей семьи подальше, шлюха поганая. Или я тебе башку нахуй проломлю — не посмотрю, что баба. Поняла?

Она не отвечала, глядя на сжатые до побеления кулаки. От него исходила дикая угроза, искренняя, неподдельная опасность, лишившая Лизу дара речи.

— Кто там, зай?! — крикнула Маша.

— Никто, — резко ответил Андрей, едва сдерживая ярость. Он повернулся к Лизе и почувствовал волну горячего наслаждения, растекающегося по венам при виде страха на ее лице. Обида за друга и злоба на то что она посмела даже заговорить с ним подмывали на расправу. Сдерживаться было так тяжело, что дрожали поджилки. — Если я тебя еще хоть раз у нашей двери увижу — тебе пиздец. Ты поняла меня? Поняла?!

Лиза медленно кивнула.

— Съебалась.

Лиза вернулась в квартиру и, тяжело рухнув в кресло, зарыдала. По-настоящему, сдавленно и горько. Руки и колени все еще дрожали, остатки страха трепали сердце. Тоненькая ручка дочери дернула за подол платья.

— Мамочка, что с тобой? Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

— Н-нет, Оля, — сдавленно ответила Лиза, глядя на чистое, светлое личико дочери. — Все хорошо. Иди поиграй в куклы.

— Мама, я не играю в куклы с семи лет, — надула губки Оля.

— Д-да, да, я знаю, доча, — ответила Лиза, улыбаясь. — Все равно, мама хочет побыть немножко одна. Иди, поиграй.

— Лааадно, — протянула девочка. — Все равно хотела.