Маруся. Книга 4. Гумилёва

Маруся подумала, что ей надо выходить из кабин­ки, и попробовала сделать шаг, но ее тут же подхвати­ли на руки и донесли до кушетки.

— Успокоиться надо, — резко прикрикнула главная и ударила раскрытой ладонью Марусю по лбу. Не боль­но, но обидно.

Насильно распластанная на кушетке, Маруся снова закрыла глаза. Видеть это все было невыносимо. Кле­енка прилипала к коже, и казалось, будто ты уже не можешь двинуться с места. Маленькие «клонши», од­нако ж, пристегнули Марусины руки и ноги ремнями, зажали голову в тиски и накрыли сверху полупрозрач­ной тканью...

Где ты, суперсила? Где умение убивать взглядом или ломать кости, поджигать, двигать предметы, проходить сквозь стены, становиться невидимой... Где это все? Как бы сейчас пригодилась хоть одна, пусть и самая несерь­езная способность... Где ты, Саламандра? Где профес­сор? Стало очень холодно, будто Марусю уже начали замораживать, но она понимала, что это только нервы, тоска и отчаяние, одиночество, беззащитность...

Она услышала голос разноглазого. Тот задавал во­просы, из-за медицинских сложнопроизносимых тер­минов совершенно непонятные и от этого еще более страшные. Потом раздался шум воды и тихое жужжа­ние фенов — видимо, он проходил ту же подготови­тельную процедуру... Сейчас он ляжет на соседнюю кушетку, их вены соединят тонкими пластиковыми трубками, и ее кровь побежит по этим трубкам, напол­няя чужое тело Марусиной жизнью, такой ценной, лю­бимой, неповторимой, такой желанной...

Вспомнилась разбитая коленка, когда-то совсем в детстве, в Сочи, и то, как папа рассказывал про крас­ные кровяные тельца, и как чинили велосипед, а ко­лесо откатилось аж на соседский двор... И там его схватила собака — кажется, это был боксер Джонни, — и папа кричал соседу: «Серы-ы-ый!» А дядя Сережа чинил что-то на крыше и оттуда ругался на Джонни и просил вернуть колесо...

Маруся почувствовала иглу, вошедшую в ее шею. Это было так неожиданно, что она на мгновение вер­нулась в сознание и открыла глаза, но увидела лишь смутные силуэты через ткань, которой накрыли лицо. «Как труп, — подумала Маруся. — Они меня уже похо­ронили».

В том месте, куда вошла игла, стало жечь, как будто игла была горячая, и почему-то одновременно с этим Маруся почувствовала, как леденеют ее ноги. Она по­пробовала пошевелить пальцами, но чья-то рука уда­рила ее по коленке, видимо, требуя полной неподвиж­ности в такой ответственный момент. Ну что ж...

Странный звук, похожий на короткие и частые шлепки, потом хрип. Маруся из последних сил напряг­лась и заставила себя прислушаться к происходящему. А происходило что-то непонятное. Китаянки суети­лись и кричали, кто-то отчаянно хрипел... Кто? Разно­глазый?

Удары, звон разбитого стекла. Маруся попробовала повернуть голову, чтобы рассмотреть хоть что-то, но тиски плотно держали ее и не давали пошевелиться. Кто-то резко выдернул иглу, и Маруся почувствовала, как кровь щекотно заструилась по шее вниз, на клеен­ку, стала затекать под плечо. Спазм в висках. Тиски со щелчком разжались.

Кто-то сорвал полупрозрачное покрывало с ее лица, и Маруся увидела перепуганные насмерть глаза ки­таянки. Китаянка грубо повернула ее голову набок и принялась заклеивать прокол пластырем. Мару­ся краем глаза видела разноглазого, который бил­ся в припадке — изо рта шла пена, тело побелело, а сквозь кожу отчетливо просматривались вены. Жен­щины толпились вокруг него и пытались удержать на месте. Им было тяжело — китаец извивался, как уж на сковородке... Так тебе! Попробуй Марусину кровь и сдохни! Маруся не понимала толком, что происходит, но что-то подсказывало ей, что в данную минуту «не­кий уникальный ген», которого так добивался разно­глазый, убивал его мучительной смертью.

Руки и ноги Маруси все еще были пристегнуты, и она все еще находилась в этом опасном месте. Что дальше? Что случится с ней, если хозяин всей этой своры клонов погибнет? Отпустят ли они Марусю за ненадобностью или порвут на куски со злости? Уди­вительно, но страдания разноглазого вернули ей силы и способность думать.

Враг был повержен, навсегда или временно. Но в любом случае пока он недееспособен, и все внима­ние приковано к нему. Маруся осмотрелась в поисках спасительного чуда, но ничего чудесного на глаза не попадалось. Она попробовала освободить руки, вытя­гивая их из ремней, но от ее движений ремни затяги­вались еще туже. Не вариант. Попытаться раскачать кушетку, чтобы она перевернулась? Не совсем понят­но, что это даст, кроме новых синяков, тем не менее Маруся попробовала двигать телом вправо и влево — кушетка оставалась неподвижной. Похоже, она была привинчена к полу. Что еще?

Думай, Маруся, думай! И тут Маруся засмеялась. Она хохотала громко, злобно и устрашающе. Не по­тому, что сошла с ума, не потому, что ее развеселило плачевное состояние разноглазого, и не потому, что у нее расшатались нервы. Когда ты безоружен и тебя окружают враги, главное — вывести их из равновесия любым неожиданным действием, а громкого смеха сейчас не ожидал никто. И это сработало!