Читаем Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология полностью

— Я решила воспользоваться вашим предложением и поговорить с вами серьезно о Сандарове.

— А что случилось?

— Нет, все то же. Но вы сами знаете, это всегда начинается с мелочей.

— Правильно! Но все-таки конкретно: что вы имеете в виду?

— Во-первых, он совсем перестал заниматься делами.

— Ну, это не так страшно.

— Во-вторых, у него появилась мода ругать коммунистов.

— Это хуже.

— Потом он стал как-то легкомысленно разговаривать, франтить.

Тарк взглянул на Соню.

— Скажите, женщина здесь никакая не замешана?

Соня молчала.

— Вы простите, что я вас так спрашиваю.

Соня сжала руки.

— Хорошо. Я вам скажу. Здесь замешана женщина.

Тарк обрадовался.

— А! Вот видите. Кто такая? Вы ее знаете?

— Нет! Я ее не видела. Но знаю фамилию.

— Ну!

— Велярская.

Тарк высоко поднял брови.

— Велярская, Велярская. Позвольте.

Он вытащил из портфеля стопку бумаг.

— Конечно. Так и есть.

— Что такое?

— Велярский — наш контрагент. Один из владельцев конторы «Производитель». Это, должно быть, его жена.

Тарк заходил по комнате.

— Это может очень печально кончиться.

Соня повернулась к нему.

— Я забыла сказать. К нему последнее время часто ходит какой-то Стрепетов. Спекулянт явный.

Тарк близко подошел к Соне.

— Необходимо последить за Сандаровым. Он может здорово влететь. Держите меня в курсе дела.

Соня молча кивнула головой.

Когда она ушла, Тарк покрутил головой и взялся за телефонную трубку.

— Николай! Это ты? Приходи сейчас ко мне в бюро. Я расскажу тебе пикантную историю.

VIII

Велярская лежала на кушетке и читала.

Вошел муж. Поцеловал ручку.

— Я сегодня ужасно разозлилась на твоего Стрепетова. Нахальный мальчишка и дурак.

— Что случилось?

— У вас, видите ли, какие-то дела в Главстрое, а я очень нравлюсь какому-то Сандарову, который в Главстрое. И вот я должна познакомиться с этим Сандаровым, что это очень важно для тебя, но и мне будет приятно, потому что Сандаров очень интересный.

— Какая ерунда!

— Я на него накричала. Сказала, что он мерзавец, и выгнала вон.

— Правильно.

— Прошу тебя к нам его больше не звать. Еще не хватало, чтобы я впутывалась в ваши дела.

— Да я его не уполномачивал с тобой об этом разговаривать.

— Я уже не знаю, кто кого уполномачивал, но мне это в высшей степени противно.

— Ну, ну! Не так страшно. Никто тебя не неволит. Но если бы было необходимо, ты, думаю, не отказалась бы сделать это для меня.

Вошла горничная.

— Барыня, вас к телефону.

— Кто?

— Не говорят.

— А какой голос, мужской или женский?

— Мужской.

IX

— Слушаю.

— Это Нина Георгиевна Велярская?

— Да. Кто говорит?

— С вами говорит некто Тумин. Вы меня не знаете. Я привез вам привет от вашего знакомого Пономарева.

— Как? Он жив?

— Нет, умер полгода назад от тифа. Разрешите мне зайти, я вам все расскажу.

— Пожалуйста! Буду очень рада.

— Когда прикажете?

— Заходите завтра, часа в три.

— Слушаюсь.

— Адрес вы знаете?

— Знаю.

— Значит, жду вас.

— Непременно.

Муж сидел на кушетке. Перелистывал книжку.

— Кто это звонил?

— От портнихи.

И поцеловала мужа в лоб.

X

Перед заседанием бюро Тарк отозвал в сторону нескольких партийцев.

— Я вот насчет чего. Сегодня нам надо наметить кандидата на партконференцию. Был разговор о Сандарове. Так?

— Да.

— Я считаю его неподходящим.

— Почему?

— Я всегда говорил, что он неустойчив, а теперь я в этом убедился.

— Говори ясней.

— Он задается; считаться с ячейкой перестал, разводит оппозицию, наводит критику. Интеллигент.

— Брось, Сандаров — испытанный партийный работник. Ему позволительно.

— Все так. Но есть в нем буржуазный душок, интеллигентский. Безусловно есть.

— Э, ерунду ты говоришь.

— Нет, не ерунду. И вот доказательства: он спутался сейчас со спекулянтской бабой.

Партийцы разинули рты.

— Врешь!

— Мало того, с женой одного из наших контрагентов.

— Фу, черт возьми.

— То-то и есть. Забросил дела. Шляется с каким-то шпингалетом по кабакам. И все такое.

— Откуда ты все это знаешь?

— Будьте покойны. Мне его жена говорила, Бауэр.

Партийцы покрутили головами.

— Нехорошо.

— То-то и есть: баба, вино. Не хватает еще карт.

— Ты бы с ним поговорил по-товарищески.

— Уполномочьте — поговорю.

— Ладно. Уполномочим.

Пробили часы.

— Товарищи! Пора начинать. Почти все в сборе. Ждать не будем.

Через два с половиной часа секретарша диктовала машинистке.

— Пункт третий. О кандидате на партконференцию. Постановили. Наметить т. Тарк. Единогласно.

XI

Ровно в три часа горничная доложила Велярской, что ее спрашивает Тумин.

Вошел хорошо одетый молодой человек. Поклонился и поцеловал протянутую ручку.

— Садитесь и рассказывайте.

— Рассказывать, собственно, нечего. Я познакомился с Пономаревым на фронте. Он мне много говорил о вас. Потом заболел тифом и умер. Просил, если я поеду в Москву, непременно зайти к вам и передать, что любит вас по-прежнему. Вот и все.

— Бедный Пономарев! Мне его очень жаль. Скажите, а что он вам про меня говорил?

— Что вы замечательная женщина, что у вас удивительные глаза и руки, что вы какая-то необыкновенно живая, настоящая, что если я вас увижу, то непременно влюблюсь.

Велярская засмеялась.

— Скажите пожалуйста. Ну, и как вам кажется, он прав?

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Быков

Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология
Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Сексуальная революция считается следствием социальной: раскрепощение приводит к новым формам семьи, к небывалой простоте нравов… Эта книга доказывает, что всё обстоит ровно наоборот. Проза, поэзия и драматургия двадцатых — естественное продолжение русского Серебряного века с его пряным эротизмом и манией самоубийства, расцветающими обычно в эпоху реакции. Русская сексуальная революция была следствием отчаяния, результатом глобального разочарования в большевистском перевороте. Литература нэпа с ее удивительным сочетанием искренности, безвкусицы и непредставимой в СССР откровенности осталась уникальным памятником этой абсурдной и экзотической эпохи (Дмитрий Быков).В сборник вошли проза, стихи, пьесы Владимира Маяковского, Андрея Платонова, Алексея Толстого, Евгения Замятина, Николая Заболоцкого, Пантелеймона Романова, Леонида Добычина, Сергея Третьякова, а также произведения двадцатых годов, которые переиздаются впервые и давно стали библиографической редкостью.

Дмитрий Львович Быков , Коллектив авторов

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха
Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Вторая часть воспоминаний Тамары Петкевич «Жизнь – сапожок непарный» вышла под заголовком «На фоне звёзд и страха» и стала продолжением первой книги. Повествование охватывает годы после освобождения из лагеря. Всё, что осталось недоговорено: недописанные судьбы, незаконченные портреты, оборванные нити человеческих отношений, – получило своё завершение. Желанная свобода, которая грезилась в лагерном бараке, вернула право на нормальное существование и стала началом новой жизни, но не избавила ни от страшных призраков прошлого, ни от боли из-за невозможности вернуть то, что навсегда было отнято неволей. Книга увидела свет в 2008 году, спустя пятнадцать лет после публикации первой части, и выдержала ряд переизданий, была переведена на немецкий язык. По мотивам книги в Санкт-Петербурге был поставлен спектакль, Тамара Петкевич стала лауреатом нескольких литературных премий: «Крутая лестница», «Петрополь», премии Гоголя. Прочитав книгу, Татьяна Гердт сказала: «Я человек очень счастливый, мне Господь посылал всё время замечательных людей. Но потрясений человеческих у меня было в жизни два: Твардовский и Тамара Петкевич. Это не лагерная литература. Это литература русская. Это то, что даёт силы жить».В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Тамара Владиславовна Петкевич

Классическая проза ХX века