Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

— Милая вы, очаровательная Нина Георгиевна.

— Ну это ничего не значит. Я твердо решила заниматься политикой и требую, чтобы вы достали мне всякие книжки.

Тумин стремительно обнял ее. Целовал в голову, в глаза, в плечи. Велярская отбивалась.

— Вы с ума сошли. Я вам про политику, про коммунизм, а вы меня целуете. Вы буржуй. Вы меня развращаете.

Хохотали оба. Тумин был вне себя.

— Это замечательно. Это моя величайшая победа на коммунистическом фронте. Это трофей.

— Подождите, Тумин. Рано торжествовать.

— Это не важно. Важно, что есть начало, что Нина Георгиевна Велярская сбита с позиции, что она заколебалась.

Велярская посмотрела ему в глаза.

— А вам это очень важно?

— Ужасно важно. Важней всего.

Велярская прижалась к нему и поцеловала в щеку.

— Милый вы человек.

Тумин схватил ее за руку.

— Вас, должно быть, удивляет, при чем тут коммунизм. Это очень трудно объяснить. Но поймите, мне невыносимо, когда коммунизм делается таким же делом, как торговать или служить в конторе. От десяти до четырех коммунист, а потом делай что хочешь. Для меня коммунизм — все. Где его нет, там пусто.

— Я только неясно понимаю, про что вы говорите, когда говорите «коммунизм». Про политику, про рабочих, что ли?

— Не только про политику, про рабочих — про все. Нет ничего такого, где коммунизм был бы ни при чем. Коммунизм — во всем.

— А книжки про все это есть?

— В том-то и дело, что книжек нет. Есть, да не про все.

— Это печально.

— Не в том суть. Вам бы только войти во вкус. Вы сами книжки напишете.

— Вы обо мне очень высокого мнения.

— Очень. Я считаю, что вы замечательная женщина и если войдете в работу, то развернетесь вовсю.

— Не спешите, Тумин. Вы как будто собираетесь меня уже в партию записывать.

— О нет! Это было бы чрезвычайно вредно и для вас, и для партии.

Велярская хитро сощурилась.

— Пока что вы будете моей партией? Так?

— Так точно.

Подъехали к дому.

— Когда же мы увидимся?

— Приходите в среду вечером ко мне. Муж уезжает в Питер. Я буду совершенно одна дома.

— Слушаюсь.

Велярская вошла в подъезд. Тумин подошел к автомобилю. Шофер открыл дверцы.

— Нет, не надо. Поезжайте в гараж и скажите там, что прождали меня зря, что я никуда не ездил.

Шофер кивнул головой и покатил.

XVIII

Соня пошла с Тарком в столовую обедать.

— Вы были правы, тов. Тарк. Дело принимает печальный оборот.

— Какое дело?

— С Сандаровым.

— Сандаров — погибший человек. После нашего с ним разговора у меня не осталось никаких сомнений.

— Плохо то, что спекулянты начинают его использовать. Этот самый Стрепетов, о котором я вам говорила, проболтался мне вчистую, думая найти во мне сообщницу.

Тарк насторожился.

— Сообщницу в чем?

— В одном грязном деле, на которое Сандаров дал уже согласие.

— А именно?

— Выдать деньги под фиктивную сдачу работы.

Тарк развел руками.

— Приехали.

— Сандаров мне ничего об этом не говорил, и, разумеется, я разговора не начну.

— Понятно. Пусть все идет своим чередом. А когда дело будет сделано, заявите в ЧК.

— Как — в ЧК?

— А как же иначе? Вы обязаны это сделать. Нельзя покрывать спекулянтов. А если Сандаров замешан, то что ж поделаешь. Все равно не в этот раз, так в следующий, но влипнет он непременно. И лучше, чтобы он влип теперь, когда за ним еще мало грешков, чем потом, когда грехов накопится слишком много. Я понимаю, вам это тяжело. Но лучше, если нельзя спасти падающего, его толкнуть. По крайней мере он сразу увидит, куда это ведет.

Соня встала.

— Я тоже так думаю. И, кроме того, у меня нет причин щадить Сандарова, а его спекулянтов тем более.

Когда Соня ушла, к Тарку подошел секретарь ячейки.

— Вы знаете резолюцию М. К. на жалобу Сандарова?

— Нет.

— Признать действия бюро ячейки и тов. Тарка вполне правильными.

XIX

Велярская сама открыла Тумину и провела к себе в комнату.

— Что это у вас за пакет?

— Это книжки. Вы просили.

Велярская засмеялась.

— Спасибо. Но книжки мы теперь отложим. Садитесь вот сюда.

Она усадила его на кушетку. Села рядом.

Тумин улыбнулся.

— Вы сегодня какая-то быстрая, Нина Георгиевна.

— Как всегда.

— Нет, иначе как-то.

— Вам показалось. Я просто очень рада, что вы пришли.

Обнялись, поцеловались.

— Я принес вам все, что мог достать подходящего. Но боюсь, что вас это не удовлетворит.

— Вы про что?

— Про книжки.

— Ах, про книжки. Я посмотрю; если будет скучно, я не буду читать.

Тумин поморщился.

— Мне хочется, чтобы вы все-таки вчитались. А я бы вам потом рассказал самое главное, чего там нет.

— Самое главное — чтобы вы ко мне хорошо относились.

— Я отношусь к вам замечательно.

— Правда? Вы меня любите немножко?

— Не немножко, а очень.

— Правда?

Велярская кинулась ему на шею и крепко поцеловала в губы. Тумин сидел неподвижно. Велярская встала.

— Ужасно яркий свет. Я его не люблю — режет глаза, и неуютно.

Потушила люстру и зажгла маленькую лампочку на столе.

— Вот так куда лучше. А теперь рассказывайте: как и за что вы меня любите?

Тумин опустил голову.