Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

Исайка Чужачок взмахнул рукой, вырвал из рук Володьки гитару, передал ее мне:

— Убери!

Я убрала в шкаф гитару, заперла на ключ. Потом подошла к дивану, села на колени к Андрюшке, но он так, мерзавец, стал вести себя, что я не просидела трех минут, убежала от дивана и села рядом с Петром, который сидел неподвижно, смотрел на свои колени, стараясь никого из нас не видеть.

Исайка начал говорить:

— Мы часто наблюдаем, как люди не могут удовлетворить своих влечений, чувств даже и в том случае, когда со стороны женщины находят не менее яркий ответ.

— А женщины разве не люди? — вставила Зинка, толстая золотоголовая девушка, которая все время молчала, держала на своей крутой груди бритую голову Федьки, который тоже ничего не говорил, а крепко обнимал правой рукой ее талию и ладонью этой же руки поддерживал тяжелые чаши ее грудей, отчего Зинка сладостно млела и не вмешивалась в разговор.

Исайка дернул ногой и одновременно шевелюрой.

— Прошу, дрепа, не мешать!

— Это еще что такое? — вспыхнув, спросила недовольно Зинка и сверкнула на него маленькими глазами. — Требую объясниться, а то сейчас все желваки выдеру.

— Не мешай, — крикнул Исайка и еще раз дернул ногой. — Итак, продолжаю. Сколько страданий и слез от переживаний такой неудовлетворенности. Человек из жизнерадостного и деятельного превращается в апатичного и ограниченного. Где же причины этому? Весь корень зла в идеалистических, я бы сказал, в буржуазных предрассудках и традициях. Мы воспитывались в буржуазной культуре, прочно ее усвоили и… не хотим с ней расстаться. Старая любовь покоилась на принципе священной частной собственности. Женщина во имя этого принципа была собственностью мужчины, а собственник думал, что собственностью он будет владеть вечно, и строго оберегал ее. Вот откуда возникла «любовь до гроба».

Зинка взвизгнула:

— Врешь, Исайка, любви до гроба не бывает.

Исайка дрыгнул ногой.

— А я говорю — бывает.

— А я говорю — нет, — визжала Зинка звонко, — это ты врешь.

— Прошу не мешать, — показывая клетчатые чулки, дергался Исайка. — Я говорю, что бывает…

— А ты продолжай, — стукнув кулаком по столу, сказал Алешка, — а то сдерну тебя, Исайка, и воду на стол поставлю.

От удара кулака Исайка вздрогнул, испуганно взглянул на Алешку, но, увидав добродушное рябое лицо Алешки, а главное — большие белесые его глаза, которые были готовы весь мир приветить и приласкать, — успокоился и стал продолжать:

— Я говорю, вот откуда возникло «любовь до гроба», «ты моя навсегда», «я вся твоя», «ты мой единственный» и т. д. Почему же женщина мирилась с этим? Да потому, что она была в экономической зависимости от хозяина-мужчины. Итак, старая любовь есть насилие индивидуума одного пола над другим индивидуумом противоположного пола в силу экономической зависимости. Это покажется многим странным, и, возражая, приведут в пример счастливое «тихое семейство». Но не есть ли здесь, в сущности, опять-таки абсолютное подчинение жены мужу, где она бессознательно настолько закрепощена, что даже не мыслит иначе, как в унисон ее закрепостителя? Ее пугает мысль о разрыве с ним, ведь она его так любит… Но если взглянуть поглубже, то окажется, что ее пугает мысль остаться без средств к существованию… А как плоска, монотонна их жизнь, какое жалкое духовное существование влачит это «тихое семейство», похожее на стоячее болото. Здесь спит чувство, а следовательно, и мысль, здесь полный духовный застой, крепкий, как сама рабская любовь. Теперь посмотрим, что же такое новая любовь?

Тут Исайка Чужачок облизал кончиком языка дырку рта, закинул назад со лба сбившуюся шевелюру, победоносно осмотрел всех нас, потом дрыгнул ногой и стал продолжать:

— Новая любовь — это свободная связь на основе экономической независимости и органического влечения индивидуумов противоположного пола…

— Фу! — как паровоз, вздохнула Зинка. — Мне даже жарко стало, а он знай все врет.

И, столкнув с груди Федькину голову, крикнула:

— Ты что, Исайка, по книжке жаришь, а?

— Да, что-то уж больно гладко, — кладя опять на грудь Зинке голову, протянул Федька.

Чужачок продолжал: