На следующее утро о намерениях Уолта узнал и Генри. Он сильно переживал, и строил планы эвакуации Поляка, зачем и пришел в Болото.
— А что с ним, черт возьми, случилось-то? И почему на меня сваливаются все главные сумасброды со всей нашей Армии? Где мне теперь нового зубного найти?
Ловец был в Зубной Клинике в качестве сиделки, а Дюк и Ястреб отговаривали Генри от его планов эвакуации.
— Вам, эт-та, не надо его отсылать, Генри, — заявил Дюк, — Он от этого оправится.
— Боже, Генри, — поддержал Ястреб — Если ты его спровадишь, то какой-нибудь псих терапевт его электрошоком тряхнет пару раз, да и отправит в другую часть. Мы электричеством его и тут вылечим.
— Нет уж, ребята, — возразил Генри. — Тут дело серьезное. Если он сбрендил от работы, мне конца лекций не услышать.
— Генри, не мне тебе говорить, — продолжил Ястреб, — о великой чести, оказываемой нашему заведению присутствием Гордости. Более того, Гордость является сильнейшей рекламой, когда либо выпавшей на долю военной душевой палатки. Ты же понимаешь что наш персонал и войска со всех окрестностей приходят манимые созерцанием Гордости Хамтрамака, и таким образом они стали самыми отмытыми солдатами в Корее. Генри, во имя санитаризации и персональной гигиены, дай нам сроку в двадцать четыре часа, чтобы вылечить Доброго Валдовски.
— Да, Генри, — подключился Дюк, — Дай нам, пожалуйста, сроку…
— Ваше безумие заразно, и я тоже рехнулся, раз уж позволяю вам его лечить. Валяйте, лечите, только выпустите меня отсюда! — проорал он, уходя.
— Ну и как мы его собираемся излечить? — спросил Ястреб у Дюка.
— Проще простого, сказал Дюк, — Как и обещано, найдем ему какую-нить черную капсулу, натолкаем в нее штук пятнадцать гранул амитола, напоим его и дадим её проглотить. Думаю, когда он проснется — все будет в порядке.
— Тогда лучше бензедрин или что-нибудь на подхвате держать, на случай если он долго не просыпаться будет.
— Ну да, наверное.
— Только надо бы поторжественней все организовать. Лучше уже сейчас этим заняться. Начнем с подготовки Даго Красного.
Они просеменили к палатке капеллана, зашли и вскрыли две банки пива.
— Как Ваши овцы, несчастный святоша? — спросил Ястреб, — Что там от Папы слыхать?
— Зачем пожаловали, развратники?
— Мы Вас… эт-та, пришли на последний ужин пригласить, — объяснил Дюк.
— Добрый Поляк, — продолжил Ястреб, — собрался на тот свет в районе одиннадцати вечера, и выразил желание перед путешествием преломить хлеб и разделить вино со своими друзьями и корефанами. Он так же высказал просьбу, чтобы несчастный святоша Мулкахи пришел готовый произвести последнее причастие согласно обрядам Церкви Трясущих Чётками. А то он боится что в последнее время без особого воодушевления относился к Церкви, вот и хочет чтоб Вы ему чуток полозья смазали.
— Ну что мне сделать, чтоб вы меня оставили в покое? Что вы мелете? — слабо запротестовал Даго.
— На полном серьезе, Красный, — ответил Ястреб, — Добрый решил встать на вечный причал. А мы не хотим, чтоб его услали, потому что он хороший, он нам нравится, и он нам еще нужен. И надеемся ему мозги вправить, только нужна Ваша помощь.
— А что от меня требуется-то?
— Именно то, что мы и говорим. Приходи, поужинаем, выпьем немного, потом ты поколдуешь в точности так как обычно это делаешь, и самое главное — спокойно относись ко всему, что увидишь или услышишь.
— О'кей. В этом случае я вам доверяю, — согласился Отец Мулкахи. — Только молюсь о том, чтобы Начальник в Риме не прослышал об этом.
— Черта с два я ему расскажу! — пообещал Ястреб.
После этого они пошли к сержанту снабжения и заказали сборку гроба.
— Вы кого замочить собрались? — спросил сержант.
— Никого. Нам для Доброго Поляка нужно. Он собрался сам себя порешить.
— Так нельзя! — запротестовал сержант.
— С чего бы?
— У нас навалом дантистов, но только одна Гордость Хамтрамака!
— Ну и что?
— Что — «Ну и что»?! Гордость принадлежит миру! Вы должны его остановить!
— Не боись. Мы ему не дадим. Ты Радара не видел?
— Радар в Сеул уехал. За кровью. К вечеру вернется. А зачем он вам?
— Он тоже может понадобиться. Скажи ему, чтобы в Болото шёл как только вернется.
Капсулу изготовили в фармакологическом отделении. Затем парочка промаршировала в столовую, где нашла прославленного шеф-повара Сержанта Мама-Дорогая. Мама-Дорогая был негритянским парнишкой из Бруклина, за свою военную карьеру прославивший себя различными достижениями, далеко не все из которых — кулинарные. Он представлялся президентом Манхэттэнской Компании Уцененных Монументов и Памятников. Вооружившись фотооткрытками и впечатляющими бумагами, подразумевающими владение различными общественными зданиями, статуями и парками, он месяцами вел выгодный бизнес торговлей недвижимости. Кстати, всего за пару дней до визита Ястреба и Дюка, он загнал Бруклинский Ботанический Сад белобрысому рядовому из Миссиссиппи за двести долларов.
— Блин, — спрашивал его менее изощренный товарищ по камбузу, — как тебе это удалось?