Маша минус Вася, или Новый матриархат

— А теперь пойдем купаться, — сказала она так, словно приглашала меня на увеселительную прогулку. И мы пошли.

Солнце палило нещадно, а идти до Волги было далековато. По дороге Люся весело рассказывала журналистские байки. Мы дошли до первой протоки, и тут она увидела воду. Это было сравнимо с тем, как борзая берет след зверя. Люся внезапно замолчала, потянула воздух ноздрями, напряглась, выгнулась и прямо в одежде с мостика нырнула в воду. Казалось, что она взяла никому не видимый след, след какого-то редкого зверя, за которым всю жизнь охотилась, и он оказался совсем рядом, где-то там, под темной водой. Круг в том месте, где она нырнула, сомкнулся, разошлись круги по воде, пробежали по воде водомерки, какая-то рыба плеснула недалеко от берега. Люси не было. В моей голове пронеслось стадо диких животных под названием «варианты развития событий». Я представил, что: а) Люся вступила в схватку с врагом; б) Люся влюбилась в этого зверя, и они занялись любовью; в) она утонула. Последнее предположение никак не могло быть связано с тем человеком, которого я привык называть «Люся», который только что хлобыстнул два стакана водки, одним, нет, двумя движениями сделал из своих модных джинсов короткие шорты, наконец, с тем, кто несколько минут назад стремительно нырнул в одежде в воду. Люси не было. И вот как раз в тот момент, когда заканчивается предел человеческого терпения и начинает назревать конец человеческого света, когда я уже собрался нырять за ней тоже прямо в одежде, на поверхности воды показалась Люсина голова, точнее ее затылок. Я успел испугаться, представив, что всплыла не сама Люся, а труп Люси, что это макет, фикция человека, двойник, одетый в ту же одежду, даже просто какой-то коварный обманщик, знающий, что я жду именно Люсю. В глазах стало темнеть, ноги онемели, я попытался тронуться с места, но не смог. Настала ночь. Тело меня не слушалось. Я был один, а передо мной в омуте космоса плавал затылок той, кого я когда-то знал как Люсю и кто был мне сейчас больше чем другом. Светлые ее волосы колыхались в ритме космического ветра и создавали причудливые созвездия. И тут произошло какое-то движение. Куда-то делся космос, созвездие волос Вероники, вспыхнул свет, и я увидел Люсю, которая отфыркивается от воды и, глядя на меня, говорит: «Никита, вытащи меня!»

Я пошевелил рукой, увидел свои пальцы, которые двигались, но ничего не почувствовал. «Никита!» — сказала Люся, и я протянул руку вперед. Люся схватилась за нее своей мокрой и холодной рукой («Русалка!» — мелькнула острая мысль!) и стала тянуть меня, но почему-то не вперед, на себя, а наоборот, стала тянуть меня от себя, так, чтобы я двигался назад, увлекая ее за собой, но я чувствовал, что это было ее желание, ее сила, ее действие. С помощью моей руки она вытащила себя из воды.

Люся и впрямь выглядела как русалка. Она была синей — и тело, и джинсовая одежда, холодной и мокрой, как рыба.

— Ты меня напугала, — взволнованно сказал я.

— Ай, да брось, что со мной может случиться? — безразличным тоном ответила она. — Пойдем к костру греться!

Пока одежда коптилась у костра, Люся рассекала по поляне в трусах и лифчике, смущая патриархальных бардов.

— А спим мы где? — спросила она.

— Вот наша палатка, — сказал я, показав на нашу с Серегой однушку. — Только у нас третьего спальника нет.

— Фигня, разберемся! — сказала Люся. — Пойду-ка я вздремну часок.

В палатке спал Серега, утомленный грушинской водкой.

Я присел у костра и закурил.

Неожиданно из палатки донесся глубокий тембр Сереги:

— Нет! Я сказал «нет»!

И через минуту Серега пулей вылетел из палатки.

— Что за стерлядь ты пригласил? — кричал он мне в лицо. — Она предложила мне с ней трахаться!

— Серега, успокойся, — пытался я его вразумить, — она не стерлядь, а свободная женщина. Извини, я не предупредил ее, что ты женат.

— Чтоб ее в нашей палатке не было!

Иногда Серега бывал излишне категоричным. Пришлось определять Люсю на ночь в палатку к девушкам-авиастуденткам, благо там нашлись и свободное место, и лишний спальник.

Ближе к вечеру авиастудентки стали созывать всех на ужин. Пробовали самарскую водку, ели невероятно вкусную вареную картошку, закусывали салом и хлебом. Периодически меня или Серегу просили спеть что-нибудь, мы вяло отказывались, но петь все-таки пришлось. Люся сидела прямо напротив костра, прямо на земле, обхватив колени тонкими бледными руками, и тихонько раскачивалась. Казалось, что она впала в какое-то мистическое оцепенение. Она смотрела не на огонь, а куда-то внутрь него. Глаза ее светились дерзким огнем, а может, это просто пламя костра плясало у нее в глазах.

И тут откуда-то из ночи выплыла юная радостная физиономия. И я узнал ее!

— Маша!

— Никита! — не меньше меня обрадовалась она.

— Садись к нам! Ребята, этой девочке всего четырнадцать, но она уже лауреат камбуровской сцены!

— Нет, правда?! — словно проснувшись, оживилась Люся. — А ну спой нам что-нибудь!

— Да я не могу больше, весь вечер пела, голос уже сел, — отнекивалась Маша.