Машина до Килиманджаро

Он отошел от аппарата. Им овладело безумное желание бежать за сцену, включить запись, посмотреть, отреагирует ли мертвое создание. Может, дернет рукой или ногой? Нет, это безумие. С этим разберемся завтра.

Времени хватило бы лишь на разгадку тайны.

Тайны, заключенной в человеке, сидевшем в третьем кресле последнего ряда.

Убийца — ведь он был убийцей, разве нет? Как он выглядел?

Он видел его лишь мельком, не так ли? Не было ли его лицо похожим на лицо с того старого, выцветшего дагерротипа? С пышными усами, пронзительным взглядом темных глаз?

Бэйес медленно спустился со сцены. Пройдя вдоль рядов, остановился, оглядел человека, сидевшего в кресле и закрывавшего руками лицо.

Бэйес сумел лишь выдохнуть:

— Ты — Бут?

Странный человек весь сжался, задрожал и подтвердил его ужасную догадку, прошептав:

— Да…

Бэйес собрался с мыслями. Затем спросил:

— Ты Джон Уилкс Бут?

Убийца сухо рассмеялся, и смех его был похож на карканье.

— Норман Ллевеллин Бут. Совпала только фамилия.

«Слава богу, — подумал Бэйес. — Иначе я бы не выдержал».

Бэйес отвернулся, прошелся немного, остановился и взглянул на часы. Нет времени. Фиппс уже едет сюда. В любой момент он начнет ломиться в дверь. Жесткий голос Бэйеса отразился от стены:

— Почему?

То было эхо испуганного крика трех сотен зрителей, сидевших в зале каких-то десять минут назад, когда прозвучал злополучный выстрел.

— Почему?!

— Я не знаю! — вскричал Бут.

— Лжешь! — рявкнул Бэйес в ответ.

— Такой шанс нельзя упускать.

— Что?! — Бэйес ходил кругами.

— Ничего.

— Не смей даже повторять то, что ты сейчас сказал.

— Потому что… — продолжал Бут, спрятав лицо, трепеща от обуревавших его чувств, — потому что это правда.

Он торжественно прошептал:

— Я на самом деле сделал это. Я убил его.

— Ублюдок!

Бэйес все кружил по залу, боясь остановиться, боясь, что не сможет сдержаться и забьет глупца насмерть. Бут почувствовал это, проронил:

— Чего ты ждешь? Давай уже.

— Нет! — крик Бэйеса оборвался, и он продолжал уже спокойно: — Меня не станут судить за то, что я убью того, кто совершил убийство, но убил не человека — машину. Достаточно того, что ты застрелил того, кто казался живым. Я не хочу, чтобы судьи и юристы рылись в прецедентах, не зная, что делать с убийцей человекоподобной машины. Я не тупица, как ты.

— Жаль, — побледнев, прошептал Бут.

— Говори, — потребовал Бэйес, глядя сквозь стену, где-то за которой в ночи мчалась машина Фиппса, совсем не оставляя ему времени. — У тебя есть минут пять, может, больше, может, меньше. Говори, зачем все это? Начни с чего-то. Например, скажи, что ты трус.

Он ждал. Охранник рядом с Бутом нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Да, я трус, — согласился Бут. — А как ты догадался?

— Я это знал.

— Трус, — повторил Бут. — Да, я трус. Всего на свете боялся. Людей. Новых мест. Боялся ударить кого-то, когда хотелось. Ничего не добился. Нигде не побывал. Всегда хотел стать великим, а почему нет? Хотел, да ничего не вышло. И я подумал: если в жизни ничто не радует, так хоть будет над чем погрустить. Горем можно наслаждаться. Почему? Кто же знает? Оставалось просто додуматься до чего-то ужасного, сделать это и поплакать над тем, что натворил. Так я хоть чего-то добился. Поэтому я это сделал.

— Да, у тебя все получилось.

Бут осмотрел свои повисшие руки, словно припоминал, как держать какое-то оружие.

— Тебе доводилось когда-нибудь убивать черепаху?

— Чего?

— Я впервые увидел смерть, когда мне было десять. Я нашел черепаху. Я знал, что черепахи живут очень долго, дольше меня. Почему это тупое создание может жить так долго, а я не могу? Я схватил кирпич и бил ее, пока ее панцирь не превратился в кашу. И она умерла.

Бэйес замедлил шаги, отвечая:

— По той же причине я однажды отпустил бабочку.

— Нет, по другой, — прервал его Бут. — Мне тоже как-то попалась бабочка. Сидела у меня на плече, просто хлопая крыльями. Я знал, что могу ее прибить. Но я этого не сделал, потому что через десять минут ее бы съела какая-нибудь птица. И я ее отпустил. А черепаха?! Валяется себе на задворках и живет почти что вечно! Поэтому я и взял тот кирпич. Правда, потом жалел об этом несколько месяцев. Может, и сейчас тоже жалею. Смотри…

У него тряслись руки.

— Какая связь, — спросил Бэйес, — между этим и тем, что ты сделал сегодня?

— Какая связь?! — Бут завопил как сумасшедший, сверля взглядом Бэйеса. — Чем ты слушал? Господи, да все от зависти! Я завидую, когда у кого-то что-то хорошо получается, когда что-то идеально работает, когда что-то прекрасно само по себе или долговечно! Не важно, что это! Важно, что завидую!

— Как можно завидовать машине?

— А вот так, черт бы ее драл! — Бут стиснул ручки кресел, медленно подавшись вперед, уставился на сгорбленную фигуру в кресле посреди сцены.

— Машины же совершенны, в сто раз лучше любого из людей, разве не так? Такие правильные. Назови мне хоть одного человека, который никогда не ошибается! А эта проклятая жестянка не только идеально выглядит, но и говорит, и двигается! Смажешь ее, подкрутишь пару шестеренок, и она проживет еще двести лет, а я уже буду гнить в земле! Смекаешь? Да, я ей завидую!