Машина до Килиманджаро

Этот голос. Голос капитана Рокуэлла, а не его собственный голос сорокалетней давности. Он никогда не делал таких записей. Или делал? В минуту отчаяния, в циничном опьянении, не сделал ли он фальшивой записи фальшивой высадки на Марс с искусственным капитаном и вымышленным экипажем? Он яростно помотал головой. Да нет же. Просто он подозрителен до безумия. Сейчас не время для сомнений. Всю ночь он будет мчаться вперед, под лунами Марса. Какую пирушку они закатят!

Настал рассвет. Он чудовищно устал, молотило сердце, истерзанное подозрениями, непослушные пальцы вцепились в руль, но как же он предвкушал свой последний телефонный разговор!

— Привет, молодой Бартон, говорит старый Бартон. Сегодня я улетаю на Землю! Я спасен!

Он слабо улыбнулся.

Когда солнце уже садилось, он добрался до тенистых окрестностей Нью-Чикаго. Выйдя из машины, он уставился на ракетодром, растирая воспаленные глаза.

Там ничего не было. Никто не бежал ему навстречу. Никто не пожал его руку, не закричал, не засмеялся.

Его сердце билось как ошалевшее. Вокруг все почернело, и он чувствовал, что проваливается прямо в пустое небо над головой.

Спотыкаясь, он потащился к зданию космопорта.

Внутри аккуратным рядом выстроились шесть телефонов.

Он ждал, переводя дыхание.

Наконец послышался звонок.

Он снял трубку, такую тяжелую.

— Мне стало интересно, доберешься ли ты сюда живым, — раздался голос.

Старик молчал, сжимая трубку.

— Капитан Рокуэлл докладывает обстановку, — продолжал голос. — Ваши приказы, сэр?

— Ты, — простонал старик.

— Как сердечко, старина?

— Нет!

— Надо же было от тебя как-то избавиться, чтобы выжить, если, конечно, запись можно называть живой.

— Сейчас соберусь с силами, и в дорогу, — отвечал старик, — мне плевать. Все взлетит на воздух, и все вы сдохнете!

— Силенок маловато. Подумай, зачем мне заставлять тебя ехать так быстро в такую даль? Для тебя эта поездка станет последней!

Старик чувствовал, что сердце начинает сдавать. Никогда ему не добраться до других городов. Он проиграл в этой войне. Он опустился в кресло, глухо, надрывно стеная. Он смотрел на остальные телефоны. Как по команде, они зазвонили все разом, будто какие-то мерзкие птицы хором закричали в гнезде.

Трубки ходили ходуном. Космопорт закружился перед глазами.

— Бартон, Бартон, Бартон!

Он вцепился в телефон. Он душил его, а оттуда слышался смех. Он колотил по нему. Пинал его. Рвал пальцами горячий провод, словно серпантин. Тот упал к его подкашивающимся ногам.

Он уничтожил еще три аппарата. Внезапно стало тихо.

И его тело, будто открыв тайну, что хранило так долго, обрушилось на усталые кости. Плоть его век опала лепестками.

Его губы увяли, сморщились. Мочки ушей расплавились, как воск. Хватаясь за грудь руками, он повалился ничком. Он застыл без движения. Он больше не дышал. Не билось сердце.

Последовала долгая пауза, а затем зазвонили два уцелевших аппарата.

Где-то щелкнуло реле. Один голос соединился с другим.

— Алло, Бартон?

— Да, Бартон?

— Мне двадцать четыре.

— А мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что случилось?

— Не знаю. Прислушайся.

Безмолвный зал. На полу застыло тело старика. В разбитое окно дует ветер. Свежо и прохладно.

— Поздравь меня, Бартон, это мой двадцать шестой день рождения!

— Мои поздравления!

Голоса, зазвучав в унисон, запели про день рождения, и слова песенки, доносившейся из окна, чуть слышным эхом отдавались в мертвом городе.

Зловещий призрак новизны

Я попал в Дублин впервые за много лет — мотался по свету везде, кроме Ирландии, — и не пробыл в отеле «Ройял Иберниен» часа, как зазвонил телефон, а в трубке… Нора, сама Нора, какая радость!

— Чарльз? Чарли? Детка? Разбогател-таки? Богатые писатели покупают сказочные поместья?

— Нора! — Я рассмеялся. — Ты когда-нибудь говоришь «здравствуй»?

— Жизнь коротка, теперь и прощаться толком нет времени. Так ты можешь купить Гринвуд?

— Нора, Нора, твое родовое поместье? Два века истории? Что станется с диким ирландским светом, гостями, банкетами, сплетнями? Ты не можешь пустить это все на ветер!

— Еще как могу. Да нет, у меня чемоданы с деньгами мокнут на улице под дождем. Но Чарли, Чарльз, я одна-одинешенька в этом доме! Слуги сбежали помочь эффенди. Сегодня последняя ночь, ты — писатель, тебе надо взглянуть на призрака. Мурашки бегут? Приезжай, я раздаю загадки и дом. Чарли, ой, детка, ой, Чарльз.

Бип. Молчание.

Через десять минут я летел по дорожному серпантину с зеленых холмов к синему озеру, туда, где средь сочных лугов притаилось сказочное поместье Гринвуд.

Я вновь рассмеялся. Милая Нора! Что бы ты ни плела, веселье наверняка в самом разгаре: вот-вот покатится кувырком. Берти прилетел из Лондона, Ник — из Парижа, Алисия примчалась на машине из Голуэя. Какой-нибудь режиссер, вызванный за час телеграммой, десантируется вертолетом или прыгнет на голову с парашютом: эдакая манна небесная в черных очках. Может, заедет Марион с пекинесами и дрессировщиками, и те накачаются, как собаки.

Я газовал, не в силах сдержать улыбку.