Но там кто-то — в стороне, на дальнем конце лужайки, у самого пирса, где начинался дощатый настил бежавшей прочь дорожки, — все это видел. Проклятый туман не позволял увидеть хотя бы силуэты, но кто-то затаился там, прислушиваясь и наблюдая. Мое сердце дрогнуло, и я рванулся вперед, нагоняя Хасбро.
— За нами следят… — выдохнул я ему в спину.
Кивнув, Хасбро прошептал мне на ухо:
— В таком тумане не понять, кто. Возможно, мать с сыном.
Я придерживался иного мнения. Кто бы там ни стоял, ростом он был пониже Уиллиса Пьюла. Что, если Нарбондо? Он ведь точно где-то поблизости. Его не обязательно держат во льду; наша догадка так и не получила подтверждения. Крадущийся в тумане горбун Нарбондо… От одной мысли меня бросило в дрожь. Но при виде хранилища — а оно внезапно выросло из тумана перед нами — я испугался всерьез. Сквозь грязное окно просачивался свет лампы, и мы с Хасбро (как часом раньше — с Сент-Ивом), крадучись, приблизились к нему.
Я постоянно косился через плечо, всматриваясь в туман, все мои чувства были обострены: ясное дело, мне ничуть не хотелось вновь оказаться застигнутым врасплох. Но то, что мы с Хасбро увидели за окном, заставило меня мгновенно забыть об опасности. Мы даже рты приоткрыли от удивления, разглядывая стоявшую там троицу, — Сент-Ива среди этих людей не было.
Собственно говоря, помещение, в котором они собрались, не заслуживало права именоваться комнатой, — то был, скорее, угол, отгороженный от ледового склада куском парусины. Освещение было ярким — по контрасту с тьмой, царившей снаружи, — и все убранство комнатушки предстало как на ладони. Пол был тщательно подметен и вымыт, да и вся комната напоминала оборудованную на скорую руку больничную палату. В самом центре находился столик на колесах, где с валиком подушки под головой возлежал сам доктор Нарбондо в облегающем тело эластичном комбинезоне черного цвета: бледный, как труп, и с коротко остриженными снежно-белыми волосами. Что и говорить, псевдоним «Фрост» был ему очень даже к лицу[16]
. Все-таки НарбондоОн лежал там, обложенный со всех сторон кусками льда величиною с кулак, — будто огромная рыбина на разделочной доске. В кресле по соседству отдыхал утомленный, всклокоченный детина — капитан Боукер собственной персоной. В углу, на расстоянии вытянутой руки, стояло ружье. Ихтиолог Хиггинс, склонившись над распростертым телом доктора, колдовал над неким химическим прибором: лохань с каким-то желтым составом вроде припарки для компрессов, эластичный пузырь вроде клизмы и гибкий шланг с железным наконечником, откуда струились клубы желтоватого пара. На столике у стены стояла бутылка с эликсиром — очевидно, Хиггинсу все-таки удалось ее уберечь от падения.
Хиггинс окутал тело доктора рукотворным желтым туманом и, оттянув ему веки, впрыснул парообразную субстанцию прямо ему в глаза. Надо заметить, воздух в комнате тоже имел желтоватый оттенок «горохового супа» — одного из самых зловредных лондонских туманов. Тело Нарбондо дернулось в скрутившей хребет судороге, он что-то выкрикнул — что именно, я не смог разобрать, — приподнялся, опершись на локти, и принялся шарить вокруг вытаращенными, безумными глазами. Через несколько секунд взгляд его стал спокойным и осмысленным. Доктор заметил бутылочку эликсира, потянулся к ней, откупорил дрожащей рукой и опрокинул в себя половину содержимого, потом быстро посмотрел в окно — я отпрянул, едва не свалившись в траву. Бессознательная реакция: разглядеть нас среди тумана и темноты он все равно не смог бы.
Что предпринять, вот вопрос. Куда делся Сент-Ив? Убит? Или лежит, связанный, где-нибудь внутри? Более чем вероятно. Этим деятелям сейчас не до ценного заложника. Я ткнул Хасбро в бок локтем и кивнул вдоль темной дощатой стены хранилища, предлагая двигаться дальше: мне казалось, что причин медлить с вызволением отсюда Сент-Ива нет. Но Хасбро буквально прилип к окну и в ответ только покачал головой: то, что происходило в комнате, сейчас было важнее.
Я посмотрел в окно: доктор — Фрост или Нарбондо, выбирайте на свой вкус, — уже сидел на столе и медленно-медленно, будто позвонки его шеи нуждались в капле машинного масла, поворачивал голову. При желании даже можно было вообразить сопровождающий движение скрип. С лица доктора не сходило изумленное выражение, ужас соперничал с замешательством. Он явно мучился какой-то проблемой и прилагал колоссальные усилия к ее преодолению. Придя к какому-то решению, он соскользнул на пол и встал к нам спиною, покачиваясь и держась руками за край стола. Потом поднял кусок льда и прижал к груди плавным, исполненным смысла жестом: даже в тот момент я отметил его утонченность.