Машина мышления. Заставь себя думать

То есть эти ощущения — они, по сути, свидетельствуют о фактической реальности, с которой вы имеете дело — вам не кажется, не мерещится, это не галлюцинация.

Вроде бы различия между чувствами (ощущениями) первого и второго рода не так уж существенны: ну, воздействует объект на нас или не воздействует — какая, в сущности, разница, если и в том и в другом случае он всё равно у меня «в голове»?

Но разница на самом деле огромна — если ощущение с объекта можно «снять», то его можно и исказить. Более того, искажение будет обязательно иметь место.

Если же у вас мало сопутствующих данных, так называемого контекста, то уж точно будет одна сплошная иллюзия.

А вот если ощущение у вас появляется только в тот момент, когда вы с объектом взаимодействуете, — тогда другое дело, тут вам дана, так сказать, сама правда жизни.

Можно сказать, что мы буквально прицеплены к внешнему, реальному миру, имеем о нём уверенное знание не потому, что у нас просто какие-то впечатления в голове кружатся — обрывки образов и звуков, подобно сновидениям, а потому, что мы можем его — этот мир — физически пощупать, тактильно ощутить, быть с ним в подлинном физиологическом контакте.

Впрочем, это ещё далеко не всё… Роль тактильных, а также и проприоцептивных[33] ощущений значительно шире, потому что на их основе строится и наше с вами пространственное, или, точнее даже сказать, наше «объёмное» чувство.

Да, большое значение в формировании пространственного чувства имеют и другие наши «сенсоры», включая, например, органы слуха.

Но, например, изображения, которые оказываются на сетчатке вашего глаза, двухмерны, потому что сама сетчатка — плоская. Вам только кажется, что предметы в вашей комнате отстоят друг от друга на разные расстояния.

На сетчатке же — лишь зрительные рецепторы, улавливающие падающие на них фотоны, и откуда они прилетели, издалека или от чего-то рядом, — рецепторы не знают.

В действительности ощущение «объёмности» предметов создаётся в нашем мозге благодаря тому самому тактильному и кинестетическому чувству, потому что все эти предметы (или подобные им) вы трогали когда-то в детстве и знаете, что они самостоятельны, имеют размер, объём, форму, а не просто какие-то пересекающиеся линии на плоском экране.

Грубо говоря, то, что стул — это «стул», вы узнали не потому, что вам кто-то в детстве про это рассказал, а потому, что вы сидели на нём попой, взбирались на него, падали с него, неловко на нём раскачиваясь.

Так вы определяли для себя его целостность, границы и его сущность — то, чем он для вас является.

Вам не обязательно знать, что перед вами «стул», чтобы сесть на него. Вы можете присесть на подоконник, на журнальный столик, на барный стул, на диван — это всё для вас «одного поля ягоды», но с разными границами, с набором дополнительных ощущений — мягкости, жёсткости, высоты и т. д.

И самое главное, вы всё это можете понимать, не имея для этого слов.

Именно по этой причине младенцы норовят всё потрогать, засунуть в рот, порвать, сломать, согнуть, вытянуть, разлить, прыгнуть в лужу и т. д. и т. п. Они учатся думать мир. И ведущим здесь для них является в первую очередь правое полушарие.

По мере взросления ребёнка увеличивается в размерах и его мозг.

Но не за счёт новых нейронов — новые нейроны возникают в мозге только в строго определённых областях (например, в гиппокампе — для формирования новых воспоминаний).

Растут в мозге связи между нейронами, а поэтому сильнее всего за первые пять лет жизни меняется наше мозолистое тело — те самые связи, которые контачат правое полушарие с левым и левое с правым (рис. 33).

Рис. 33. Мозолистое тело и передняя комиссура на трёх стадиях развития человека:

а) эмбриональная стадия (16 недель);

б) при рождении (40 недель);

в) взрослый индивидуум.

Изначально совершенно крошечное, мозолистое тело постепенно превращается в многополосный автобан, соединяющий правый и левый мозг человека.

Впрочем, не следует думать, что «пространственное чувство» возникает и развивается только в правом полушарии, хотя поначалу именно оно является в этом отношении ведущим.