Машина мышления. Заставь себя думать

Согласно этому правилу, чем сильнее нас запугивают расплатой, тем меньше мы хотим выходить на свободу. Мы выбираем подчинение и соглашаемся с ним, потому что наказание кажется нам уж слишком ужасным.

Темницы и публичные казни были прежним методом устрашения, сейчас же они сплошь дискурсивны: «Боже, ты не поступишь в вуз! Что же мы тогда будем делать!»

Ну да, все умрут, разумеется. В страшных мучениях.

3. Наибольшее воздействие наказание должно оказывать на тех, кто ещё не совершил преступления.

Когда мы наказываем виновного, мы на самом деле как бы расписываемся в своём бессилии — мы не смогли предотвратить преступление, мы, по сути, соглашаемся с тем, что нам этим преступлением был нанесён урон.

Как ни крути, наказывая преступника, мы выглядим не слишком величественно… Что же с этим делать?

Третье правило предлагает решение: мы не должны допустить совершения преступления, а для этого наказание должно казаться невыносимым.

В конце концов, смерть — это просто смерть, даже если она ужасна. Но вот если превратить жизнь в бесконечную муку… Вот это уже хорошо сработает!

«Если ты будешь себя так вести, я никогда не буду тебя любить!»

Чудовищно, согласитесь. Всю жизнь без любви!

4. Связь с совершением преступления и последующим наказанием должна мыслиться абсолютно необходимой.

Следует создать ощущение неотвратимости наказания, чтобы связь между наказанием и преступлением казалась абсолютной.

Помните «Денискины рассказы»: «Всё тайное становится явным!»?

Ну конечно, именно таким образом дело и обстоит. Я иронизирую, но ребёнку не до шуток.

5. Реальность наказания всегда должна следовать за реальностью преступления.

Неотвратимость наказания постулируется как нечто святое, нечто фатальное: «Конечно, я не хочу тебя наказывать! Конечно, я не хочу, чтобы тебе было больно и плохо! Я сам/сама плачу! Но иначе нельзя… Нельзя… Придётся. От этого никуда не уйти…»

6. Каждое нарушение надлежит определить и классифицировать.

Наличие классификации проступков, буквально системы наказаний, превращает их в настоящие «жернова, перемалывающие людей».

В прежние времена нормировалось количество ударов плетьми или розгами в школах, под каждое наказание — свой инструмент. Сейчас такими «розгами» стали оценки — тройка, двойка, единица, которые вызывают страдание родителей, последние используют количество часов или дней отлучения от гаджетов.

Конечно, правила «дисциплинарного общества», описанного Мишелем Фуко, становятся в современных условиях всё более травоядными.

С другой стороны, любая «боль» измеряется по адаптивной к травмирующему фактору шкале. То есть 10 из 10 в одной культуре — это, возможно, отсечение головы, а в другой — то самое отлучение от гаджетов. Субъективно это и в том и в другом случае — десятка.

Однако такие правила, как, например, неотвратимость наказания, и в самом деле перестают работать в современном «западном обществе». Этому способствуют новые практики («права ребёнка», «ювенальная юстиция», «политкорректность», право на «личное мнение» и т. д.).

Так что дети «цифровой волны», судя по всему, будут всё меньше «дискурсивны» и, как следствие, во взрослой жизни станут всё больше руководствоваться императивами «нижнего» зеркала, а не установками «верхнего».

Правила и уловки «дисциплинарного общества» заключаются в том, чтобы позволить самой «власти» уйти от необходимости «наказания» как очень затратной и калечащей процедуры и ограничиться лишь «надзором».

Впрочем, и всеобщий «надзор» обеспечить крайне сложно, поэтому правила, о которых говорит Мишель Фуко, — это инструмент смещения «надзора» как бы внутрь человека, его своеобразная инверсия.

Проще говоря, «дисциплинарное общество» использует практики, позволяющие последовательно формировать в «нижнем» зеркале индивидов своеобразного «внутреннего цензора», который избавит власть от необходимости «надзирать и наказывать».

В связи с этим при устранении этого «внутреннего цензора» «власть» будет движима необходимостью вернуться к практикам «надзора» и «наказания», но уже в других форматах, адекватных новой реальности «цифрового мира».

Впрочем, это уже вопросы, существенно выходящие за рамки этой книги…

Итак, что мы имеем по результатам анализа нашей оси Z, или оси желания?

Если предельно упростить, аппроксимировать то, что мы выяснили в процессе нашего анализа, то по «оси желания» мы обнаруживаем отношение того, что говорится (верхний полюс), к тому, для чего это говорится (нижний полюс).

Нами движут некие потребности, которые всегда останутся бессознательными.