Вдруг я почувствовал, что в комнате находится еще кто-то посторонний, что ко мне прикован чей-то тяжелый, притягивающий взгляд.
Я обернулся.
На стуле в углу, подобрав под себя ноги, сидела она — страшная желтая красавица. В полумраке я различал с поразительной ясностью ее губы, змеившиеся дьявольской улыбкой, я видел ее глаза, ярко вспыхивавшие зеленоватым огнем.
В то же время я услыхал шевеление на кровати. Нина очнулась и в свою очередь впилась расширенными зрачками в таинственный силуэт.
«Это она… твоя! Зачем она сюда явилась?..»
— Прочь, проклятая, — зарычал я нечеловеческим голосом и, схватив стул, ринулся в угол.
Желтая красавица исчезла…. но вместе с ней улетела и нежная душа моей дорогой Нины…
Вас интересует вторая попытка? — Извольте.
Эта попытка кончилась не менее трагически.
Недавно. Всего около года назад. Не скажу, чтобы я опять любил. Меня, вернее, потянуло к семейной жизни, к домашнему очагу, к деткам. В мои годы подобное притяжение впервые начинает намечаться и действует довольно сильно. Она — она любила меня, и этого было достаточно.
Как и в первый раз, свадьбу не откладывали. Сборы и переговоры быстро кончились, день бракосочетания наступил.
Вот я на паперти церкви в ожидании невесты. Вот показывается и карета. Подъезжает. Останавливается.
Открывается дверца, и моя будущая жена в белоснежном наряде легко выпрыгивает на панель.
Но тут с невероятной быстротой происходит нечто ужасное. Как из-под земли, перед мордами лошадей вырастает опять она, проклятая желтая красавица!
Из людей, кроме меня, ее не видал никто, но ее прекрасно увидели лошади. С диким храпом они рванулись назад, взвились на дыбы и шарахнулись в сторону.
Карета мгновенно перевернулась. Когда ее подняли, под ней лежал бездыханный труп в белоснежном подвенечном наряде…
Я безумно зарыдал и начал вытирать глаза… неизвестно какими судьбами оказавшейся в кармане длинной прядью черных волос…
Как же после всего этого могу я снова думать о браке?.. Как я могу сомневаться, что и в третий раз поперек моего пути не станет загадочный желтый призрак?..
А вы сомневаетесь?
Нет, наконец, и вы, по-видимому, утратили способность сомневаться.
АНГЕЛ СМЕРТИ
От рассвета до глубокой ночи гремели выстрелы; седою пеленою смрадного дыма затянуло окрестности и в этом дыму, врассыпную и сплошными, тяжелыми массами, двигались тысячи «серых» и «синих», истребляя друг друга…
Весь день!.. С рассвета, — до глубокой ночи…
Тьма наступила и разняла истомленных бойцов: «синие» ушли далеко туда, — в глубину предгорий; «серые» назад, в ту синеющую, лесную даль… Ни те, ни другие не сочли себя победителями — никто не признал себя побежденным… спорное поле осталось за павшими…
Тьма наступила… тьма победила!.. мертвое достояние мрака!..
Страшная тишина сменила гром боя… Снежные тучи подвинулись с гор, резкий холодный ветер завыл в кустарных зарослях, шевеля гривами павших коней, лохмотьями одежды убитых… И мнится — будто дышат во тьме… пробуждаются трупы…
Тихий стон страданья слышен в завываниях леденящего ветра.
Стынут тела, замерзают кровавые лужи… Работу свинца и железа кончает беспристрастный мороз, нет в нем ни злобы, ни сострадания… равны для него и «серые» и «синие».
Томительно долго тянется зимняя ночь… грустная здесь — веселая и светло-радостная там, где не гремели выстрелы, где люди живут в миру, куда не раз предсмертною мыслью проникали — и еще живые и поверженные — бойцы…
Святая ночь Рождества, ночь мира и привета. Ночь, когда, при виде сверкающей огнями елки и радостных детских лиц, смягчается самое суровое черствое сердце, забывается горе и злоба… Зане — это ночь Благодати…
Здесь же, в этой адской долине, ночь невыносимой скорби и страданий. Ночь последнего испытания. — Ночь гнева Господня!..
Блаженны — убиенные… Счастливы уснувшие навек!.. И сколько здесь тех, кто засохшими устами, коснеющим языком молил Бога о смерти…
Томительно долго тянется зимняя ночь!
Вот — приподнялся один… чуть-чуть, на локоть только… и громко застонал от боли… мутным взором старается всмотреться — что там кругом?.. где он?.. где наши?..
— Братцы!.. Братцы!.. оставили…
Тоскливо забилось очнувшееся сердце, будя энергию жизни… Молнией пронеслось воспоминание дня…
«Идут… палят… бегут… падают… штыки… ура!., командир свалился… носилки… снова бегут… мечутся „синие“, мелькают красные фески в кустах, дым застилает очи — душит чрезмерно усталую грудь… редеют ряды… стали… упал и он…»
И все потемнело, все стихло разом… ни боли… ни малейшего страдания… А теперь?!.. зачем теперь эти муки?!.. оставили… бросили… один… один!..
Нет! не один… Вон, да близко как!.. вон еще, прямо в упор на него уставились два страшных глаза… черное, как уголь, лицо тоже отделилось от снега… так же невыносимое страдание положило печать на него — и страх смешался с печатью скорби…