Машина неизвестного старика

Это «синий» проснулся и заметил врага… почудилось, что тот крадется тихо к нему, беспомощному, умирающему — и невольно потянулась рука за оружием… скользит слабая рука по ружейному прикладу, а нет силы поднять…

— Что же, добивай… — шепчут воспаленные уста «синего».

— Какой страшный!.. — шепчет и серый, — что же — добей! скажу спасибо…

Каждый произнес это по-своему, а оба поняли друг друга, и грустная улыбка скользнула по лицам и «серого», и «синего»…

Улыбнулись и рассеялся страх… подвинулись ближе друг к другу…

— Что, больно?.. — спросил серый. — Куда попало?..

— Тяжело?.. — спросил синий. — Где болит?..

И снова оба поняли… Один показал на свои беспомощно волочащиеся ноги, другой на грудь, на изорванную штыками расшитую куртку…

— Попить бы, — проговорил «синий», просительно глядя на жестяную флягу у пояса «серого».

— Пусто, брат… поглотаем-ка снегу… — ответил серый.

— Ох, тяжко!..

— Тяжко и мне… Смерть подходит…

И оба замолкли, снова пали головами на землю…

Время идет… Холод все крепче, да крепче…

— Жив еще?.. — опять приподнялся серый.

Видит — а синий привстал в половину тела, обеими руками оперся, жадно глядит куда-то, поверх этого конского трупа, — поверх бугра, где безобразным скелетом торчит разбитое колесо…

— Огонь!.. свет!.. — шепчет он ясно… словно крикнуть пытается…

Опять по-своему говорит, а «серый» понял. Тоже видит светлую точку и растет эта точка — будто костер вдали ярким пламенем разгорается…

— Ползем!

— Ползем!

Плечо к плечу сошлись «серый» и «синий» — пытаются помогать друг другу… стонут, вскрикивают даже от боли — ползут… ползут… Да вдруг оба стали и вопросительно смотрят друг на друга…

— Бивак!! Свои ли? А ну как чужие… враги?!.

И снова оба печально улыбнулись своему страху.

— Что ж, поползем! Авось, Господь милостив — допустит?

— Ползем… Аллах без конца милосерд…

А сил больше нет, последние попытки бесплодны, немощно разбитое тело, — словно земля сама озлилась на беглецов, крепко за них уцепилась и держит… Слабее и слабее бьется сердце, мутится взор… А странно — все исчезает из глаз: и этот раздутый бок палого коня, и эти чьи-то ноги, и рука, сжатая в кулак, что видна была из-за пригорка, и это разбитое колесо, и заиндевевшая щетина кустов — все затянуло предсмертным туманом, а огонь, — желанный огонь… все ближе и ближе! все яснее и яснее кажется… Не они к нему — сам он, плавно скользя над землею, плывет им навстречу…

Неслышно веют легкие белые крылья… Окутанное прозрачным облаком, приближается к ним светлое видение — чаша в руках… Словно легкое пламя колышется над чашею, озаряя и дивный лик, и дивные руки…

И оба — «серый» и «синий» — коснулись устами краев этой чаши.

Тотчас же исчезло видение…

Но оно унесло с собою все страдания, все боли — страх и смятение, — сменив их отрадным и вечным покоем…

Д-р Кузнецов ВОЙНА И ТАИНСТВЕННОЕ ( Из воспоминаний )

Весною 1854 года, во время начавшейся уже с Турцией войны, профессор анатомии харьковского университета, заведовавший хирургической клиникой — Наранович — предложил всему пятому курсу вопрос: кто записался желающим поступить военным врачом?

Когда же ординатор ответил ему, что только трое, то профессор упрекнул студентов за их равнодушие к нуждам армии в такое время, когда патриотизм во всей России проявляется с такою силою.

Советовал всем нам подумать о предложениях правительства, призывавшего теперь врачей на очень выгодных условиях.

Речь профессора подействовала и, после долгих совещаний, почти весь пятый курс, за исключением, кажется, четырех человек, подал прошение о поступлении в военную службу.

С марта месяца начались усиленные экзамены, почти без антрактов.

Во время этой-то суеты и приготовлений к экзаменам забегаю я к своему товарищу Р., бывшему в то время у студента Савича: они оба наскоро сказали мне, как о новинке, о том, что при прикосновении двух или трех человек руками к тарелке или столу, эти предметы начинают двигаться, стучать и стуком отвечают на заданные вопросы. Конечно, я принял это за шутку.

Р. подал прошение о принятии его военным врачом на службу, но не иначе, как в гвардию.

Мы смеялись над таким его желанием, совсем, по нашему мнению, неисполнимым.

Тогда он со своим братом взялись за тарелку, и, когда тарелка скоро закружилась под их руками и стала боком над столом, они поставили такое условие: тарелка должна стукнуть 5 раз, если нет — 3 раза.

Тарелка отчетливо стукнула 5 раз.

Потом Р. предложил вопрос, какой он вынет билет на экзамене физиологии, назначенном на завтра.

Прочитать весь курс, по краткости времени, было невозможно.

Я положил на тарелку и свои руки.

Тарелка простучала 17 раз.

Мы вместе прочли со вниманием 17-й билет раза два и на другой день явились на экзамен, откровенно говоря, очень мало знакомые с физиологией.

Вызвали меня; я вынимаю 8-й и 17-й билеты.