Машина пробуждения

Вот и все. Когда Лалловё взяла шкатулку со стола, Купер опустил взгляд и увидел герметичный наперсток, закрывший его рану, – металл идеально прилегал к его коже.

– Я не шутил насчет твоей матери, Лолли. – Юноша решил, что палец – это всего лишь палец. – Ты стала для нее сплошным разочарованием.

– Попробуй пошевелить пальцами, – попросила маркиза, поднимая шкатулку к глазам. – Я дозволяю тебе это движение, дитя.

Купер был рад ощутить, что сила, сковывавшая его сжатую в кулак руку, отступила, и удивлен, когда увидел, как сжимается палец, лежащий внутри шкатулки. Маркиза не солгала: благодаря металлической крышечке мизинец все еще сообщался с телом, был жив, принимал и возвращал обратно в руку кровь. Почувствовав прикосновение подушечки к стенке шкатулки, Купер вздрогнул.

– Ого! – против желания произнес он.

Лалловё снизошла до того, чтобы одарить его еще одним отрывистым кивком, напомнив в этот момент птицу, клюющую сырое мясо, и опустила его руку на стол, ладонью вверх, с распрямленными пальцами.

– Тебе может показаться, будто малая смерть способна вернуть твой палец на место, но это будет заблуждением. Шестой Серебряный работает схожим образом с привязкой к телу, но чуть более избирательно. И пока твой палец лежит в этой шкатулке, ты будешь пробуждаться что ото сна, что от смерти с девятью пальцами. Десятый – мой.

Тюремщица вздохнула и вновь откинулась на спинку кресла; она заложила руки за голову, взъерошила волосы и расслабилась. Блузка плотно обтянула ее груди.

– Благодарю, Купер! Уже и припомнить не могу, когда в последний раз отрезала кусочки от кого-нибудь, кто не принадлежал бы к числу моих родственников. – Лалловё помолчала. – Пожалуй, такой возможности мне не представлялось с тех самых пор, как я оказалась в этом отвратном адском городишке.

– Тогда зачем ты в нем осталась? – спросил Купер. – Тебя что, тоже против воли привязали к телу?

– Да, – просто ответила Лалловё, бросив мимолетный взгляд на свое золотое кольцо, которое, по ее заверениям, было совершенно обычным. – Примерно это она и сделала.

Изогнувшись вбок, точно натянутый лук, маркиза занесла над головой руку и с размаху обрушила кулак на край ближайшей гранитной клумбы, подняв в воздух облако пыли. Клумба затряслась от удара, и Лалловё отряхнула с руки каменное крошево, а с ним и остатки кольца. Из лопнувшего корпуса сочилась белесая слизь. Маркиза, задумчиво поджав губы, разглядывала обломки.

Купер хрустнул шейными позвонками, возвращая телу подвижность.

– Знаешь ли, я побывал внутри нее. Я о Цикатрикс. Она скорее признает своей дочерью выброшенную морем доску, но только не тебя. Когда ты достигнешь дна, Лоллишечка, когда ты его достигнешь… я буду ждать тебя там.

Лалловё сбросила ноги с кресла и поднялась одним плавным движением, поворачиваясь спиной к своей жертве. Она не удостоила его даже лишнего взгляда.

– Поздравляю с тем, что тебе удалось освоить парочку дешевых трюков и пережить все эти изменения своего облика. Но прошу простить меня за столь скорое расставание, мне еще надо раздавить нескольких менее значительных червей.

Она щелкнула пальцами, и в дверном проеме тут же возник Тэм.

Купер, разумеется, остался сидеть. Выгадал ли он для себя хоть что-нибудь? Сунул палец в каждый пирог с дерьмом – теперь уже в прямом смысле – и оказался привязан к Неоглашенграду. Был унижен, избит и приобрел как раз достаточно волшебных сил, чтобы осознать всю глубину собственной беспомощности. Тут уже хоть ногти грызи. А то, что произошло сейчас, – поможет это ему как-то или же лишь усугубит его несчастья?

Купер покачал головой и порадовался тому, что нашел в себе силы приспосабливаться к столь кошмарным обстоятельствам. «Сможет ли меня теперь вообще хоть что-нибудь напугать? – подумал он. – Вот и сейчас – меня искалечили, а я просто сижу и гадаю, будет ли мне с того какой-либо прок».

Маркиза словно бы выбросила его из своего мира. Купер для нее более не существовал. Она вновь щелкнула пальцами, и слуга тут же шагнул к ней с раболепным выражением на лисьем лице.

– Тэм, приготовь мне ванну. Пора возвращаться к работе.

Скука. Как вообще посмел Теренс-де’Гис заговорить с ним о скуке? Эшеру, прокладывающему свой путь через улицы Неподобия, казалось, будто его пепельное лицо раскалилось добела от гнева. Жеманный голос маркиза все еще звенел в ушах. А Лалловё?.. В глазах Эшера совершенное ей преступление могло затмить даже грядущую гибель всех миров.