Марко на секунду замолчал, закрыв визжащему стражнику рот, и застыл, словно бы внюхиваясь в порывы ветра. Чжао снова и снова чувствовал те самые приступы леденящего душу ужаса, который испытал несколько недель назад, когда встретил этого сумасшедшего здесь в первый раз. Светло-синие, иногда белеющие на солнце глаза Марка пугали тем, как часто сокращались и расширялись зрачки, иногда противоестественно меняя форму, вытягиваясь то вдоль, то поперёк, а иногда попросту вытесняя радужку. По белкам в это же время струились какие-то белёсые волокна, похожие на вату, отчего Чжао отчаянно хотелось потереть собственные глаза. Иногда эти волокна отрывались от живой влажной поверхности глаза и оборачивались быстро распадающимися струйками не то пара, не то тумана.
Внезапно Марко ослабил хватку и всплыл над землёй, легко, как пух, песок стекал с его чувяков и возвращался обратно, свиваясь в кольца и снова распадаясь на отдельные струйки. Чжао хотел уползти в кусты, но не мог оторвать глаз от сумасшедшего дикаря и его колдовских фокусов. Не каждый день такое увидишь. Между тем, Марко вдруг шепнул что-то, протянув руки в сторону недостроенной конюшни, укрывшейся в зарослях бирючины, и Чжао послышалось, что оттуда донёсся встречный шёпот: так могли бы шелестеть приглушёнными голосами тайные любовники, переговаривающиеся через бумажную перегородку, нежный шёпот казался вроде бы тихим, но летел, проникая сквозь шум ветра и шорохи листвы, пронизывая ткань повседневных звуков, и вслед за шёпотом из зарослей к рукам Марка потянулись мелкие-мелкие огоньки, похожие на «снежок», который видит глаз после слишком резкого наклона головы, Чжао встряхнулся, но огоньки не пропали, они плыли навстречу белым-белым рукам молодого колдуна, не такие жгучие, как искры, и не такие яркие, но почти такого же размера, только гораздо более неторопливые; Марко продолжил разговаривать с ними на непонятном языке, теперь уже с какими-то отеческими интонациями; огоньки остановились и застыли в воздухе, повторяя очертания
– Раз уж ты украл их, то будешь стеречь как пёс.
– Хорошо, господин, – просипел Чжао пересохшим ртом, глядя, как в воздухе пританцовывают крохотные огоньки, от которых на сердце становилось сладко и чуть прохладно от лёгкого привкуса страха. Он опустил взгляд и обнаружил, что его ноги по колено погрузились в песок, сдавивший сапоги. Стражник попробовал двинуться, но не смог.
– Я разрешу тебе двигаться, когда ты дашь мне слово.
– Клянусь матерью.
– У тебя нет матери.
– Клянусь могилами предков.
– Ещё.
– Клянусь их могилами, пусть меня настигнет проклятие матери и отца, и всех моих пращуров, если я нарушу своё слово.
– Жалкий ублюдок.
– Я не знаю, чем ещё поклясться.
– Если ты меня обманешь в этот раз, будешь просить смерти, но не получишь её. И чем дольше будешь умолять о ней, тем дольше и горше будут твои страдания. Ты это осознаёшь?
– Да, господин.
Марко схватил его за ремешок, удерживающий шлем под подбородком, и с силой окунул его лицом в
– Фу, да ты, похоже, обосрался, дружище, – грубо захохотал Марко, добавив сочное ругательство на татарском. – Сходи-ка поменяй штаны да принеси-ка нам обоим вина. Я останусь тут до утра.
Чжао опьянел почти моментально. Он сидел, осоловело глядя на двух суетливых курочек, привязанных за лапу и сосредоточенно что-то выискивающих в мусоре и палых веточках. Губы Чжао слабо шевелились, он тянул какую-то заунывную крестьянскую песню без начала и конца, растягивая слоги так, что Марко не мог разобрать ни одного слова. Иногда Чжао поддёргивал бечеву, и курочки возмущённо вздрагивали, как золотоискатели, которых оторвали от поиска драгоценных крупиц в песке, и начинали громко ругаться на своём смешном языке. Стражник в этот момент начинал глупо улыбаться, слегка подпуская слюну, после чего разражался новой мычащей руладой.
– Зачем ты украл их?
– Дык, вы так их лелеяли, я подумал, они стоят целое состояние.
– Ты, выходит, следил за мной? Давно?
– Да не. Я в отпуску был, выходной, – тяжело пролепетал Чжао с жутким местечковым акцентом, в котором Марку с трудом приходилось угадывать знакомую катайскую речь.
– В каком таком отпуску? Ты же сам себе хозяин, – поддел стражника Марко.