Машина снов (СИ)

Труднее всего пришлось, когда настал черёд нанести на уже собранные остова машин магические буквы сумеречного языка.В день, когда Марко впервые попытался перенести их на бумагу и спрятать под одеждой, буквально на подходе к полузаброшенной хоздороге его остановил патруль. Пайцзу он оставил под половицей, чтобы не выдать своего высокого положения, и сейчас умирал от страха, совершенно не представляя, как он, бродяга, объяснит цель своего появления во дворце. Одетый в распоследние лохмотья, Марко десять раз пожалел, что не захватил никаких бумаг, разрешающих ему хотя бы приближаться к Запретному городу. К счастью, он нанёс на лицо мерзкий состав, делавший кожу красной, бугристой, словно изъеденной болезнью. Разморённый весенним солнышком патруль брезгливо посмотрел на Марка и ограничился тем, что пару раз огрел «бродягу» ножнами, проследил за тем, чтобы он погрузился на свою арбу, уплатил четыре монеты в частный фонд (считай в карман) мужественных стражников и уматывал ко всем чертям, пока не перезаразил своей дрянью к такой-то матери ханских слуг. Непрестанно кланяясь, Марко выполнил приказ, кряхтя и охая, словно удары причинили ему нестерпимую боль.

Когда он наконец добрался до склада, выяснилось, что буквы наполовину стёрлись от пота, наполовину оказались переписаны неверно. В течение следующей недели Марко убедился в том, что буквы действительно несли в себе магическую силу. Он мог поклясться здоровьем и жизнью отца, что переписал их тщательнее писца, копирующего высочайший императорский приказ, но, когда приезжал на склад, буквы утрачивали нужные апострофы либо, наоборот, приобретали странные очертания. А один раз, когда ему показалось, что он переписал их особенно удачно, буквы, словно издеваясь над Марком, превратились в обычные чернильные квадратики. Марко чуть не заплакал с досады. Один плотник, глядя на то, как он убивается, усмехнулся было в рукав, за что тут же получил поперёк живота мечом плашмя. «Я повернул лезвие в последний момент, – холодно сказал Марко скорчившемуся на полу катайцу. – В следующий раз я этого делать не буду, поотсекаю всем четверым руки и ноги и оставлю доживать свой век обрубками».

Плотники в ужасе бросились целовать ему ноги. Марку, испытавшему в этот момент невероятное омерзение, стоило больших усилий не устраивать дальнейших экзекуций.

К началу третьей недели, когда пружинистые скелеты машинобросли кожаными растяжками и были практически готовы, Марко в отчаянии взмолился, запрокинув голову к небу. Ну почему? ну что я должен сделать, чтобы нанести магические буквы? Неужели всё напрасно?! Он стоял на пологой крыше, скрытый от посторонних глаз трепещущими полотнищами будущих занавесок, стоял на коленях, как молящийся посереди храма, и шептал что-то бессвязное. Горечь поражения зашевелилась чёрным червём, толкалась тошнотой и тяжестью, слабила колени. Марко бил себя ладонью по щекам, стараясь разозлиться, чтобы вытащить себя из состояния подступающей паники, но страх неумолимо надвигался.

Он вспоминал последний разговор с Костасом, его горячечное хрипение, обломки рёбер, зубами торчащих сквозь плоть, покрытую коркой засохшей крови. «Оружие, эта машина – страшное оружие, которое нельзя отдавать в руки варваров», – говорил Костас.

Но что это за оружие, которое нельзя использовать?! Без магических букв его новые машины – как детский меч из дерева. Что можно сделать таким мечом? Напугать бродячую собаку?

Вечером Марко предпринял последнюю попытку вдохнуть жизнь в копии машин. Он начисто вымылся, словно стирая с себя дурные мысли, чужие взгляды, слухи, домыслы, всё, что невидимым грузом лежало на его плечах. Надел чистое белое платье, отполировал лезвие меча и устроился поудобнее в обтянутой кожей лежанке машины, глядя на лёгкое дыхание занавесей. Ветер всё не утихал, песчинки бились в занавеси и столбцы, с тихим шорохом осыпаясь на пол и снова поднимаясь по сложной спирали. Марко мучался невозможностью заснуть, встревоженный смутным вихрем чувств, которые никак не мог в точности определить. Тоска и странная робость трепали его сердце мелкими беззубыми рыбёшками, мешая сомкнуть глаза.

Он с завистью вспоминал, как на днях падал прямо в сон безо всякой машины, а сейчас ворочается, не в силах ничего с собой поделать. Проклятый песок! Всё шуршит и шуршит. Тонкий шелест песка спугнул последние остатки сна, Марко в ярости соскочил с ложа и с удивлением отметил, что вокруг всё сплошняком укутывал знакомый туман. Стало быть, он давным-давно…

Из чистого озорства Марко создал из тумана боевого слона, молочно-белая пелена сгустилась в огромную груду, посерела, издала трубный рёв, и вот уже прямо на него нёсся совершенно реальный до мельчайших деталей слон, каких он навидался в Аннаме. Марко дождался, пока разъярённая живая башня добежит до него, и подул прямо в ромбовидную голову, украшенную богатым покрывалом. Слон растаял так же, как появился. Лишь тончайшие туманные волоконца перьями заскользили к полу. Марко удовлетворённо усмехнулся и повернулся к машине.