Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

Плутоний для таких боеприпасов поступает из Ханфорда и завода Savannah River Site в штате Джорджия, а потом перерабатывается в компоненты боеприпасов на заводе Rocky Flats в штате Колорадо. Мы с поэтом Алленом Гинсбергом{231} и многими другими блокировали входы на завод 9 августа, чтобы помешать производству бомб в годовщину взрыва одной из них, уничтожившего 58 000 человек. (Примерно еще 100 000 человек умерли к концу 1945 г.)

Я никогда не подозревал о связи моего отца с водородной бомбой. Он как-то не вязался с моей антиядерной работой и акциями после окончания Вьетнамской войны. Я спросил его, что он имел в виду, когда говорил о причинах ухода из Giffels & Rossetti.

«Они хотели сделать меня руководителем строительства большого завода по производству материала для водородной бомбы». По его словам, компания DuPont, которая построила завод Hanford Site, должна была получить контракт от Комиссии по атомной энергии. Это был контракт на строительство Savannah River Site. Я поинтересовался, когда это произошло.

«В конце 1949 г.».

Я сказал: «Ты ошибаешься. Вряд ли тебе могли сказать что-то о водородной бомбе тогда – это слишком рано». Я только что прочитал полную историю водородной бомбы и заключение GAC в последней книге Герба Йорка «Консультанты» (The Advisers, New York, 1976). Заседание GAC по вопросу сверхприоритетной программы состоялось в октябре 1949 г. Я сказал отцу: «Трумэн не принимал решения о начале разработки до января 1950 г. До этого все было сверхсекретным. Ты не мог узнать о бомбе в 1949 г.».

Он ответил: «Кому-то же надо было проектировать завод, если они собирались идти дальше. А я оказался под рукой. Я ведь отвечал за строительную часть целого проекта в Ханфорде после войны. У меня был допуск Q».

Я впервые узнал, что у него был допуск Q – допуск от AEC, выше чем «совершенно секретно», к данным по конструкции ядерных боеприпасов и их арсеналам. У меня самого был такой допуск в Пентагоне (помимо десятка других специальных допусков), когда я перешел из RAND в Министерство обороны в 1964 г. Я и не подозревал, что мой отец имел какие-то допуски к секретам, хотя это можно было предположить с учетом его работы в Ханфорде. Я промямлил: «Так ты хочешь сказать, что был одним из немногих в стране за пределами Лос-Аламоса и GAC, кто знал о нашем намерении создать водородную бомбу в 1949 г.?»

Он ответил: «Думаю, что так. Как бы там ни было, но я знал об этом в конце 1949 г., когда уволился».

«А почему ты решил уйти?»

«Я не хотел заниматься созданием водородной бомбы. Почему? Да потому, что эта штука должна была в тысячу раз превзойти атомную бомбу по мощности!»

Я тогда подумал, что у него хорошая память для 89 лет. Он правильно назвал соотношение. Именно такую цифру предсказывали Оппенгеймер и другие{232} в своем заключении 1949 г. Они были правы. Первый взрыв транспортабельной водородной бомбы почти пять лет спустя оказался в тысячу раз сильнее взрыва в Хиросиме.

Отец продолжал: «Я не хотел участвовать и в создании атомной бомбы. Однако Эйнштейн в то время считал, что она нужна нам, и, на мой взгляд, было бы неплохо противопоставить ее русским. Поэтому я и согласился на эту работу, но никогда не гордился ею. А потом они заявили, что собираются создать бомбу в тысячу раз более мощную. Я вернулся в офис и сказал своему заместителю: “Эти ребята сошли с ума. Они получили А-бомбу, а теперь хотят H-бомбу. Эдак они будут перебирать алфавит до тех пор, пока не доберутся до Z-бомбы”».

Я сказал: «Ну, пока что они дошли только до N[18]».

Он заметил: «Была еще одна вещь, которая меня не устраивала. При производстве этих штук получается огромное количество радиоактивных отходов. Я не занимался конструированием контейнеров для отходов, но знал, что раньше или позже все они дают течь. А эта гадость смертельно опасна без срока. Она радиоактивна в течение 24 000 лет».

Отец опять назвал правильную цифру. Я сказал: «Память у тебя что надо. Она смертельно опасна намного дольше, но это примерный период полураспада плутония».

На его глазах навернулись слезы{233}. Он проговорил хриплым голосом: «Для меня невыносимой была мысль о том, что я участвую в проекте, который навсегда отравляет часть территории моей собственной страны, который может сделать эту территорию необитаемой на тысячи лет».

Поразмыслив над тем, что он сказал, я спросил, были ли еще у кого из его коллег дурные предчувствия. Отец не мог ответить на этот вопрос. «Ты один решил уволиться?» Он сказал, что да. Он отказывался от лучшей должности из тех, которые занимал когда-либо, и запасного варианта у него не было. Какое-то время ему пришлось жить на сбережения и подрабатывать консультированием.