Машина влияния

Фуко задается следующим более чем логичным вопросом: «Каким образом при отсутствии тела и исцеления, характеризующем психиатрическую практику, врач может быть действительно провозглашен врачом?»[68]. И отвечает: психиатр «получает статус врача в силу одного того, что его окружают в качестве слушателей и зрителей студенты»[69]. Таков неожиданный, на первый взгляд, итог клинической презентации. Эскироль представляет больного студентам, выставляет его как объект напоказ, наделяя себя позицией знающего, обладающего властью. При этом корпус студентов составляет «институциональную корпорацию», жизненная необходимость которой определяется отсутствием тела больного. Отсутствие тела больного, а точнее больного тела, восполняется телами студентов и знающего врача. Таковы смещения в психиатрическом треугольнике власть – тело – знание.

Именно с этого момента за больницей устанавливается репутация храма науки. На лекции Эскироля в клинике Сальпетриер, ставшей европейским центром невропсихиатрической мысли, съезжаются врачи-психиатры из самых разных стран Европы. Здесь он выступает с публичными лекциями в течение девяти лет. Эскироль как раз и говорит о влиянии врача на пациента. Врач обязан всем своим видом показывать, кому принадлежит власть. У него должен быть уверенный взгляд, крупные черты лица, выразительный голос и т. д. В общем, «персонаж врача начинает функционировать с первого взгляда на него… врач есть по сути своей тело – или, точнее, некоторая физика, набор характеристик…»[70]. Впрочем, Хаслам иронично замечает, что «вся эта напускная важность, все эти бесконечные пронизывающие взгляды, имитация свирепости <…> хороши для Парижа, но не для Лондона»[71]. В терминах Лакана можно сказать, что вся эта воображаемая составляющая не столь эффективна в Бедламе, не производит должного впечатления на британских сумасшедших. Хасламу приходится прибегать к другим инструментам утверждения своего авторитета.

11. Моральный менеджмент [72] Джона Хаслама

Итак, Джон Хаслам – один из первых представителей и сторонников использования моральной машины влияния. Это, впрочем, не означает, что он категорически отказывается от любых других способов воздействия. В восьмой главе «Наблюдений за безумием и меланхолией», которая называется «Лекарства от безумия», Хаслам весьма подробно описывает средства физического воздействия: кровопускание, очистка желудка, вызывание рвоты, применение камфары, опиума, холодных и теплых ванн, подчеркивая, что при определенных условиях они оказывают благоприятное воздействие.

В 1795 году Джон Хаслам получил назначение в Бетлемскую больницу. Он выполнял обязанности психиатра, хотя официально являлся аптекарем. Хаслам работал в «команде» из трех человек: вместе с врачом Томасом Монро, который появлялся в больнице не чаще раза в месяц, и хирургом Брайаном Кроутером, безумным алкоголиком, закончившим жизнь пациентом Бедлама.

Будучи формально аптекарем, Хаслам на деле выполняет функции психиатра, но при этом не верит ни в медицину, ни в психиатрию, ни в какие теории, ни в какие нозологические категории. Все свои силы он направляет на то, что называет «моральным управлением (moral management)». Этому он посвящает отдельную книгу – «Размышления о моральном управлении безумными субъектами» (1817).

Только не нужно думать, что сторонник морального влияния – это благо, что Хаслам – нежный, заботливый, добрый доктор. Отнюдь. Его описывают как циничного, жестокого, высокомерного, враждебно настроенного ко всем окружающим человека. Его надменное отношение к психиатрам, его амбиции «практически доходили до профессионального бреда величия»[73].

Хаслам пропитан неприязнью к теориям и любого рода абстрактным размышлениям. Он враждебно настроен в отношении нозологии, любая таксономия для него лишена какого бы то ни было смысла. При этом он написал множество книг – впрочем, как он полагал, строго практической направленности, без каких-либо теорий, которые, как известно, всегда можно заподозрить в близости бреду. Кстати, его книга «Здравый ум» (1819) стала первой работой по судебной психиатрии на английском языке. Любая теория для Хаслама – уже бред. С одной стороны, вслед за Фрейдом и Лаканом можно действительно сказать, что утверждение Хаслама не лишено здравого смысла. Любое систематическое связное построение едва ли может избежать привлечения фантазматических деталей, и Фрейд не случайно сторонился слова «система». Лакан же попросту связывает научную систематизацию с воображаемым заблуждением (méconnaissance). Нельзя сказать, понимает Хаслам или нет, что само деление умов и идей на здравые и больные уже предполагает теорию, но то, что такое деление сомнительно, ему понятно. Выступая однажды в качестве судебного психиатра, на вопрос, находится ли подсудимый в здравом уме, он сказал: «Я никогда не видел ни одного человека, который был бы в здравом уме»[74].