Машина времени

– Вовсе нет, – перебил его доктор. – Это я веду себя глупо. Вы ждете объяснений всему этому… хотите сперва узнать, куда я направляюсь. За последние десять лет и даже больше я так мало общался с людьми этой эпохи, что перестал делать должные поправки и уступки их сознанию. Я сделаю все от меня зависящее, но, боюсь, этого окажется недостаточно… Это долгая история… вы находите, что сидеть на полу удобно? Если нет, вон там довольно уютная коробка, или за вами охапка сена, или вот эта скамья – с чертежами теперь покончено, но я боюсь за кнопки. Вы можете сесть на «Арго времени»!

– Нет, спасибо, – медленно ответил священник, подозрительно глядя на кособокое сооружение, на которое указывал Небогипфель. – Мне и здесь удобно.

– Тогда я начну. Вы читаете сказки? Современные?

– Должен признаться, боюсь, я читаю много беллетристики, – виновато произнес священник. – В Уэльсе у рукоположенных священников, совершающих церковные таинства, пожалуй, слишком много свободного времени…

– Вы читали «Гадкого утенка»?

– Ганса Христиана Андерсена – да, в детстве.

– Замечательная сказка – для меня она всегда была полна слез и душещипательных надежд, с тех самых пор, как попала ко мне в моем одиноком детстве и спасла от вещей, о которых лучше не говорить. Эта сказка, если правильно ее понять, расскажет вам практически все, что следует знать обо мне, чтобы уяснить, как мысль об этой машине родилась в мозгу смертного… Даже когда я впервые читал эту простую историю, собственный опыт из тысячи горьких случаев уже научил меня сторониться людей, среди которых я родился, – и я понял, что это сказка про меня. Гадкий утенок, оказавшийся лебедем, переносивший презрение и горечь, чтобы плыть к высочайшей цели. С этого самого часа я мечтал встретиться с близкими мне, мечтал найти сочувствие, в котором так остро нуждался. Двадцать лет я жил этой надеждой, жил и работал, жил и странствовал, даже любил, и наконец впал в отчаяние. Лишь однажды среди миллионов недоуменных, удивленных, безразличных, полных презрения и коварства лиц, которые я встретил в своих страстных блужданиях, появилось то, которое посмотрело на меня так, как я этого жаждал… посмотрело…

Он умолк. Преподобный Кук посмотрел ему в лицо, ожидая увидеть проявление глубокого чувства, прозвучавшего в его последних словах. Опущенное лицо доктора было угрюмым, задумчивым, но губы он твердо сжал.

– Одним словом, мистер Кук, я обнаружил, что был одним из каготов[8], которые именуются гениями, – человеком, опередившим свое время, человеком, проницающим мысли более мудрой эпохи, творящим то, что остальные не могут понять, и что во все годы, уготовленные мне, не будет ничего, кроме молчания и страданий души, – полное одиночество, самая острая человеческая боль. Я понял, что являюсь анахроническим человеком – мое время еще не пришло. В жизни меня удерживала единственная призрачная надежда, за которую я цеплялся до тех пор, пока она не превратилась в нечто определенное. Тридцать лет беспрестанного труда и глубочайших размышлений о скрытых обстоятельствах материи, формы и жизни, и наконец вот это, «Арго времени», корабль, плавающий во времени, и теперь я отправляюсь на встречу со своим поколением, в путешествие сквозь века в ту эпоху, которой принадлежу.

IV. «Арго времени»

Умолкнув, доктор Небогипфель всмотрелся в озадаченное лицо священника, внезапно охваченный сомнениями.

– Вы полагаете, что это полное безумие, – сказал он, – путешествовать во времени?

– Это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – сказал священник, допуская интонацией небольшой намек на полемику и имея в виду, судя по всему, «Арго времени».

Как видите, даже священник англиканской церкви может порой позволить себе легкую насмешку.

– Да, это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – вежливо согласился философ. – Более того – это бросает им вызов на смертельный поединок. Всевозможные представления, мистер Кук, – научные теории, законы, религиозные верования или, если спуститься к основам, логические посылки, идеи, или как вам угодно их называть, – все они исходят из бесконечного характера вещей, являются лишь схематическими карикатурами на несказанное, тем, чего следует всячески избегать, кроме случаев, когда они необходимы для формулировки результатов, – точно так же как контуры мелом нужны художнику, а чертежи и сечения – инженеру. Люди, вследствие своего крайне тяжелого существования, верят в это с трудом.

Преподобный Элайя Улиссес Кук кивнул, молча улыбаясь, как человек, чей противник невольно уступил очко.

– Прийти к тому, чтобы смотреть на мысли, как на полные отражения предметов, так же легко, как катить бревно. Посему практически все образованные люди верят в реальность геометрических представлений древних греков.

– О, сэр, прошу прощения! – вмешался Кук. – Большинство людей знают, что геометрическая точка не имеет материального воплощения, точно так же, как и геометрическая прямая. Полагаю, вы недооцениваете…