Машины как я

Вошел Марк, босиком и в ночной рубашке, в которой я узнал одну из моих футболок. Эффект оказался забавный. Захватив края ткани по бокам, он принялся носиться по кухне туда-сюда, потом кругами, потом стал неуклюже кружиться на месте, чтобы ткань развевалась вокруг. В результате у него закружилась голова, и он стал шататься. Миранда вышла из ванной с ворохом его грязной одежды и пошла к себе наверх, стирать. Видимо, она всерьез решила, что Марк останется с нами. Я сидел, обхватив голову, и смотрел на Марка, который то и дело поглядывал на меня, желая убедиться, что я слежу за его выкрутасами. Но я пребывал в прострации и обращал внимание на Марка только как на единственный подвижный объект в помещении. Я никак его не подбадривал. Я сидел и ждал Адама.

Когда появился Адам, я сказал ему:

– Сядь сюда.

Опустившись на стул напротив меня, Адам издал слабый щелчок, похожий на щелканье пальцами. Технический бзик. Марк продолжал ходить на ушах.

– Почему этот Горриндж, – спросил я, – хочет навредить Миранде? И не увиливай.

Мне нужно было понять этого робота. Я уже отметил одну особенность его поведения. Всякий раз, как Адаму приходилось делать выбор между тем или другим ответом, его лицо замирало на едва уловимую долю секунды. И так же было сейчас – ничтожная заминка, но я ее заметил. Должно быть, он просеял тысячи вариантов ответов, распределив их по степени релевантности, полезности и нравственности.

– Навредить? Он собирается убить ее.

– Почему?

Производители Адама ошибались, полагая, что я буду впечатлен его томным вздохом и механическим движением головы, отвернувшейся от меня. И я по-прежнему сомневался, что он действительно видел.

– Она обвинила его в преступлении, – сказал он. – Он отрицал обвинение. Суд поверил ей. Но другие не поверили.

Я хотел спросить еще кое-что, но Адам поднял взгляд. Я обернулся на стуле. Миранда уже вошла на кухню и слышала его слова. Она тут же начала хлопать в ладоши и ухать на ужимки Марка. Шагнув ему навстречу, она взяла его за руки, и они закружились вместе. Вскоре ноги мальчика поднялись над полом, и Миранда закружила его по кухне, оглашаемой восторженным детским визгом. Когда Миранда поставила его на пол, Марк стал кричать, что хочет еще. Но она взяла его под руку и стала показывать народный ирландский танец, задорно притопывая. Марк повторял за ней, уперев свободную руку в бок и дико крутя другой. Его рука не сильно поднималась над головой.

То, что началось как джига, перешло в хоровод, сменившийся сбивчивым вальсом. Моя депрессия пропала. Глядя на Миранду, согнувшуюся в три погибели, чтобы быть вровень с четырехлетним ребенком, я снова почувствовал, как ее люблю. Когда Марк взвизгивал от удовольствия, она отвечала ему таким же визгом. Когда же она что-то пела тонким голосом, он пытался подпевать. А я смотрел на них и хлопал, но не мог не думать об Адаме. Робот сидел совершенно неподвижно, с отсутствующим видом, глядя в сторону танцующих, но сквозь них. Настала его очередь почувствовать себя лишним. Миранда увела у него мальчика. Должно быть, он понял, что так она наказывала его за болтливость. Судебное обвинение? Я должен был узнать об этом больше.

Марк неотрывно смотрел в лицо Миранде. Он был в трансе. Теперь Миранда подхватила его на руки и стала пританцовывать по кухне, напевая детскую песенку про кота-мурлыку. А я задумался, был ли Адам в состоянии понять радость танца, этих движений без всякого смысла, кроме удовольствия, и еще мне хотелось думать, что Миранда намеренно показывала ему нечто такое, что ему недоступно. Но, возможно, она заблуждалась. Адам мог имитировать эмоции и реагировать на них, и было похоже, что размышления доставляли ему удовольствие. Он также мог что-то знать о бессмысленной красоте искусства. Миранда поставила Марка на пол, взялась с ним за руки крест-накрест, и они стали медленно кружиться, совершая плавные, волнистые движения. К восторгу Марка Миранда запела: «Если ты пойдешь сегодня в лес, тебя, конечно, ждет большой сюрприз»[29]…

Через несколько часов я обнаружу, что во время этого кухонного буйства Адам связался с органами опеки. У него имелись основания для такого поступка, но следовало сообщить об этом нам. Так что после танцев и яблочного сока со льдом в саду, после того, как выстиранная одежда Марка была выглажена и надета, а розовые сандалии – отчищенные, вымытые и высушенные – красовались на его лапках с подстриженными ноготками, после перекуса яичницей и детских шуток-прибауток раздался звонок в дверь.