Машины Российской Империи

Павел сощурился, вглядываясь сквозь переднее стекло «федота», узнал отца, улыбнулся и поднял в приветствии руку, другой удерживая рвущееся на волю существо.

– Генри, инженер уезжает, – указала Джейн.

– Так что мне сделать? – возмутился родитель. Голос был сдавленный, потому что он при этом улыбался околоточному. Существо, умявшее булку без остатка, извивалось и дергалось, но освободиться не могло.

– Не о том думаете! – зашипел я, так вжавшись в спинку сиденья, что корсет аж заскрипел, грозя лопнуть. – Он же меня узнает! Джейн, прикрой!

Она мигом вытащила из кармана на спинке переднего сиденья веер, подалась вбок и замахала им как бы перед своим лицом, а на самом деле – заслоняя меня.

От магазина мчался продавец в фартуке. Существо дергалось и подскакивало, как лягушка на противне, но уйти от длани закона не могло. Подбежавший лавочник закатил воришке оплеуху.

– Спокойно! – донесся голос Павла.

Служебная «доброконева» укатила далеко; вокруг шумели, сзади гудели, непрерывно ржала какая-то беспокойная лошадь, и Генри решил действовать. Он приоткрыв дверцу, сунулся наружу и позвал Павла, пытавшегося утихомирить оскорбленного потерей булки лавочника и разбушевавшееся после оплеухи, яростно дергающееся существо.

– Любезный! – позвал отец. – Павел, э… Мсье! Эй!!! – гаркнул он наконец во всю глотку, и Глупов поднял взгляд.

– Здравию желаю, господин МакГрин!

Ну вот, он даже помнит нашу фамилию…

– Здравствуйте, Паша. Послушайте, не могли бы вы освободить дорогу? Понимаете, мы сильно спешим. Я везу, – отец, поправив пенсне, кинул на меня взгляд через плечо, – везу этих дам на вокзал, и если мы опоздаем на поезд, их тетушка, добрейшая женщина, которая перепоручила их моим заботам на три дня, сделает меня несчастнейшим из людей.

Завершив экспромт таким пассажем, Генри решительно кивнул, будто ставя жирную точку.

– Ну, ты загнул, – пробормотала Джейн, продолжая так энергично обмахивать меня веером, что в карете поднялся сквозняк.

Павел пошевелил бровями, пытаясь вникнуть в речь отца. Тут существо, которое он все еще держал за одно плечо, в то время как лавочник сжимал за другое, присело, вынырнуло из просторной фуфайки, служившей верхней частью его облачения, и бросилось прочь. При этом оно исхитрилось лягнуть в пухлое колено лавочника, каковой заорал и запрыгал на одной ноге.

– Стой! – Павел рванул следом.

Отец прыгнул обратно на сиденье. Захлопнулась дверь, и мы покатили. Он вдавил грушу клаксона, огласив улицу свистком. Стоящий на нашем пути лавочник с руганью отскочил, позабыв о поврежденном колене. Мы быстро набрали ход.

– Надеюсь, планы Брутмана не изменились, – Джейн с громким стуком сложила веер. – По-моему, он таки едет на вокзал.

– Судя по направлению, так и есть, – согласился Генри. – Ничего, сейчас догоним.

И мы действительно догнали. Уже возле самой Вокзальной площади я заприметил впереди карету с гербом российских железных дорог и коренастым усачом на багажнике.

Перед вокзалом была выделена площадка для паровозок, где стояли по большей части так называемые таксо, паровые извозчики, выкрашенные желтыми и черными квадратами. Прежде чем выбраться из кареты, я несколько раз глубоко вдохнул и попытался представить себе, что я – молодая ирландская барышня, скромная и тихая, впервые приехавшая в Санкт-Петербург. Надел шляпку, накинул вуалетку на лицо, взял сумочку. То есть «надела», «накинула», «взяла»… будем последовательны, если я теперь женского рода, то так и следует думать о себе самом. То есть самой.

Генри, спустившись на мостовую, подал руку сначала маме, потом мне. Пришлось вложить свою слабую девичью кисть в его сильные мужские пальцы, и при этом он так ухмыльнулся… Мне, как воспитанной барышне, захотелось врезать ему сумочкой по голове.

Появились двое носильщиков, услышали от отца на ломаном русском, что нам нужно в «Пьять вагон! Файф вагон самодержец!» и, подхватив багаж, направились в сторону первого пути.

С самого начала мы договорились, что родители в основном станут говорить на английском, используя иногда простейшие русские фразы, но что у дочери семейства Уолшей была хорошая русская учительница, которая и выучила ее языку, имевшему распространение на просторах Российской империи. По этой причине мне полагалось говорить более бегло.

Носильщики с нашими вещами шагали впереди, а дальше в толпе я заметил Вилла Брутмана и усача с чемоданом, пробирающихся к первому перрону. «Самодержец» виднелся слева от здания вокзала – огромный, сверкающий в лучах солнца паровоз и несколько вагонов за ним – но пока что я намеренно не разглядывал чудо-поезд, решив приберечь это зрелище на десерт.

Вечерело. Кофр из желтой кожи идущий впереди Генри нашим носильщикам не доверил, и я заметил, что от металлической рукояти к его запястью под рукав сюртука уходит железная цепочка.