Машины Российской Империи

– Видели бы вы лицо старика! Когда он полулежал в своей постели, в темной спальне, смертельно бледный, тоньше тени, а ведь всегда был дороднее меня… Мы раздвинули шторы, внуки с внучками обступили кровать и стали спрашивать, как он себя чувствует, и хвататься за одеяла, и теребить подушки, а младшая, Маргаритка, тогда еще совсем крошка, забралась на постель и стала играться с перстнем на пальце деда… – Хольф оглянулся на нас, и я увидел, как блестят его глаза. – Клянусь – отец выздоровел тогда! Ненадолго, но он победил болезнь, порозовел, сел на кровати, прогнал сиделку, которая попыталась уложить его. В голосе его снова была уверенность, сила, так хорошо знакомая мне с братом, а потом он посмотрел на мою жену, на меня, так… – Хольф запнулся и продолжал хрипло: – Отец поглядел на нас так, что я понял: он простил и меня, и ее, и еще понял, что он… что он счастлив сейчас, впервые за много лет по-настоящему счастлив. Отец посадил Маргаритку на колени, осторожно взял маленькую ручку в свою морщинистую сухую ладонь. Руки остальных внуков сжал другой рукой, очень осторожно и ласково, снова лег на подушки и закрыл глаза. И на лице его была улыбка, такая… какую я не видел больше никогда.

Хольф замолчал, уставившись в окно. Я тоже молчал, но Заяц был не из тех, кто способен остановиться у самого конца истории, не дослушав, чем кончилось дело.

– А потом? – спросил он, ерзая. – Хольф, эй, что было дальше?

– Дальше… – пробормотал капитан. – Что же, дальше малышка стала теребить его и после спросила, почему дедушка больше не играет с ней, а он лежал с улыбкой на лице… С навсегда застывшей улыбкой. Мы сказали детям, что дед заснул, хотя старшие обо всем догадались, но Маргаритка осталась в уверенности, что он просто спит, и после еще много раз вспоминала о нем, просила отвести к дедушке, а потом забыла.

– Так он умер? – догадался Заяц. – А как же наследство? Ты его получил?

– Отец не успел снова изменить завещание, все досталось младшему брату.

– Эх! – разочарованно махнул рукой мальчишка. – Свезло брату твоему.

– После похорон он подошел ко мне, – добавил Хольф, – и предложил поделить пивоварню с нашими магазинами и складами. Поделить все напополам…

– Не может быть! Зачем ему?

Капитан пожал плечами.

– Зачем… Может, чтобы прямо смотреть в глаза своему брату?

– Чего-о? Не, я говорю, зачем он тебе предложил половину от богатства, ему какая выгода? Если бы…

– Заяц, не все на свете определяется выгодой, – перебил я.

– Да ладно… – скептически протянул он, но на лице его появилось глубокое раздумье, и мальчишка надолго замолчал.

– Брат предложил вернуться в наш дом в Кельне, – снова заговорил Хольф. – Он хотел, чтобы мы вместе занялись делами фирмы. Она разрасталась, он собирался строить новые склады и недавно открыл магазин в Берлине.

– Вы отказались, – заключил я.

– Отказался? – встрепенулся Заяц. – Откуда ты знаешь?

– А иначе как бы мы встретили Хольфа возле той деревни?

– Отказался, – подтвердил капитан. – Жизнь у реки показалась мне… интереснее.

– Вряд ли интереснее, – возразил я. – Скорее уже спокойнее и тише.

– А может быть – полнее и правильнее? Одно я знаю точно: на лице моего отца, когда его хоронили, была та же самая улыбка, которая появилась, когда он взял за руки своих внуков. Да-да, он продолжал улыбаться даже на смертном одре, и это такая же правда, как и то, что уже рассвело, что мы миновали Большой казан… – капитан подался к окну. – И что впереди я вижу «Двузубец», который, черт его побери, все же сворачивает в одно из боковых ущелий!

2

– Не нравится мне это, – произнес Хольф. – Что могло заставить капитана Петера вплыть сюда? Он очень рискует… Сколько же ему заплатили?

А может, не заплатили, может, принудили? Я не стал высказывать эту мысль вслух, чтобы не пугать нашего доброго капитана. К голове Петера могли приставить двуствольный обрез… или конец стреляющей трости и заставить повернуть в опасное ущелье, по которому мы теперь плыли вслед за «Двузубцем».

Небо стало светло-голубым, белые облака ползли над вершинами отвесных скал. Ущелье изгибалось огромной запятой, вдалеке мы видели корму «Двузубца», который медленно поворачивал вправо. У подножия головокружительных круч наш баркас казался не больше ореховой скорлупы. В темных трещинах рос кустарник, а на одном уступе Заяц углядел скрюченное деревце и долго тыкал в него пальцем, показывая нам, изумляясь, как оно смогло прорасти на камнях.

– Как думаете, с баржи нас заметили? – спросил я.

Трубка закачалась в зубах Хольфа.

– Именно об этом я размышляю последние минуты. Достаточно кому-нибудь просто кинуть взгляд с кормы… Хотя мы держимся в отдалении, и я давно погасил прожектор, но ведь уже рассвело, заметить нас нетрудно.

Ущелье впереди изогнулось еще круче, и баржа исчезла из виду. Я попросил:

– Увеличьте скорость.

– Мы и так нагоняем их, к тому же в этом месте им точно некуда деться от нас. И это беспокоит меня. Такое чувство, – Хольф приложил ладонь к груди, – будто неприятный, влажный ком застыл где-то здесь. Ничего хорошего нас не ждет.