Маска Черного Тюльпана

«Дражайшая кузина, Париж превратился в вихрь удовольствий со времени моего последнего письма; едва удается передохнуть между развлечениями…»

Глава вторая

Венецианский завтрак: ночная вылазка тайного характера.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

«…Вчера я присутствовала на венецианском завтраке в доме одного джентльмена, очень тесно связанного с консулом. Он был крайне мил».

В малой столовой Аппингтон-Хауса леди Генриетта Селвик проверила количество чая в своей чашке, положила маленькую красную книжку на подушку рядом с собой и поудобнее оперлась о подлокотник любимого диванчика.

Ткань у нее под рукой уже начинала рваться и обтрепалась, подозрительные пятна чайного цвета марали желто-белый полосатый шелк, а потертости на другом конце диванчика свидетельствовали, что две ножки в домашних туфельках, покоившиеся на нем сейчас, отдыхали там и раньше. Обычно малая столовая являлась владением хозяйки дома, но леди Аппингтон, не способная усидеть на одном месте дольше звучания лаконичной эпиграммы, уже давно уступила эту солнечную комнату Генриетте, использовавшей ее как свою приемную, библиотеку (настоящая библиотека, к несчастью, обладала одним недостатком — была слишком темной, чтобы читать в ней) и кабинет. Залитая солнцем позднего утра, это была приятная тихая комната для невинных грез и неспешных чаепитий.

В настоящий момент она являлась центром международного шпионажа.

На маленьком желто-белом диване лежали секреты, за обладание которыми способнейшие агенты Бонапарта с радостью дали бы зуб — или даже глаз, коль на то пошло, если б это не помешало им ознакомиться с содержанием красной книжечки.

Генриетта расправила последнее письмо Джейн на обтянутых муслином коленях. Если даже французский соглядатай и умудрился бы заглянуть в окно, леди Селвик знала, что именно он увидел бы: безмятежную молодую мисс (Генриетта торопливо заправила выбившуюся прядь в уложенную на греческий манер прическу), мечтающую над письмом и своим дневником. Увиденного хватило бы, чтобы нагнать на шпиона сон, почему в первую очередь Генриетта и предложила Джейн этот план.

Семь долгих лет леди Селвик добивалась участия в войне. Ей казалось совершенно несправедливым, что в иллюстрированных еженедельниках ее брата называют «той обаятельной теневой фигурой, тем жалом в боку Франции, тем молчаливым спасителем, которого знают только под именем Пурпурная Горечавка», тогда как Генриетта обречена быть надоедливой младшей сестрой этой обаятельной теневой фигуры. Как заметила она матери, когда ей исполнилось тринадцать — в тот год Ричард вступил в Лигу Алого Первоцвета, — она такая же умная, как Ричард, она такая же способная, как Ричард, и, уж конечно, хитрее Ричарда.

К сожалению, она, как напомнила ей мать, значительно моложе Ричарда — на семь лет, если быть точной.

Генриетта раздраженно фыркнула, поскольку на это ответить ей было в общем-то нечего, а она принадлежала к тем людям, за которыми остается последнее слово.

Леди Аппингтон сочувственно на нее посмотрела.

— Мы обсудим это, когда ты подрастешь.

— Джульетта, между прочим, вышла замуж в тринадцать лет, — запротестовала Генриетта.

— Да, и посмотри, что с ней случилось, — парировала леди Аппингтон.

К пятнадцати годам Генриетта решила, что ждала достаточно долго. Она представила свою просьбу Л иге Алого Первоцвета в лучших традициях выступления Порции в суде[4].

Джентльменов лиги не тронули ее рассуждения о ценности милости, не дрогнули они и под напором аргументов, что бесстрашная девушка пролезет туда, где взрослый мужчина застрянет.

Сэр Перси сурово посмотрел на нее в лорнет.

— Мы обсудим это…

— Знаю, знаю, — устало закончила Генриетта, — когда я подрасту.

Не добилась она успеха и когда сэр Перси удалился от дел, а Ричард уже поднял страшную шумиху во французских тюрьмах и английских газетах под именем Пурпурная Горечавка. Ричард, будучи старшим братом Генриетты, проявил гораздо меньше такта, чем сэр Перси. Он даже не сделал непременной ссылки на ее возраст.

— Ты с ума сошла? — спросил он, возбужденно ероша свои светлые волосы затянутой в черную перчатку рукой. — Ты знаешь, что сделает со мной мама, если я только подпущу тебя к французской тюрьме?

— Да, но разве маме обязательно знать? — лукаво поинтересовалась Генриетта.

Ричард еще раз бросил на нее взгляд, вопрошавший: «Ты спятила окончательно и бесповоротно?»

— Если маме не сказать, она все равно узнает. И тогда, — проскрежетал он, — меня расчленит.

— Ну, наверняка до этого не дойдет…

— На сотни и сотни кусочков.