Маска Черного Тюльпана

Если он хочет опоить ее, лучше не возбуждать в нем подозрений, отказываясь пить вино. Немного хитрости, побольше везения, и, возможно, она сумеет изобразить опьянение. Это будет нелегко, призналась себе Генриетта. Вон не отрывал глаз от ее лица. Сколько нужно принять снотворного, чтобы оно начало действовать?

Вон налил шампанского в два высоких бокала из янтарного венецианского стекла. Наливал из одной бутылки, а значит можно не опасаться, не станет же он усыплять и себя, уговаривала себя Генриетта. Но большой серебряный графин, стоявший в центре стола, успешно заслонил руки Вона, когда тот брал бокалы. Его ренессансный наряд включал и несколько крупных перстней. В голове Генриетты пронеслись тревожные воспоминания о Лукреции Борджа и Екатерине Медичи, о крупинках яда в хитроумно устроенном перстне. Достаточно одного мгновения, чтобы приоткрыть его верхнюю часть и высыпать порошок в бокал.

Генриетта ослепительно улыбнулась, принимая от лорда Вона протянутый через стол бокал.

Вон поднял свой; Генриетта критически рассматривала поднимающиеся и лопающиеся пузырьки. Ей кажется, или жидкость в ее бокале чуть темнее?

— За что мы выпьем? — спросил Вон.

— За ваш маскарад, милорд.

Боже милостивый, дурной пример заразителен. Теперь и она заговорила намеками. Генриетте это, пожалуй, не понравилось. Она чувствовала себя персонажем старой сказки, играющим в кости с дьяволом: боится продолжать, но еще больше боится остановиться.

В ответ на ее слова Вон поднял брови.

— Может, лучше скажем, за снятие масок?

С кого это, интересно, он собирается снимать маски? Ее маска лежала на одной из скамеек у стены, тем не менее Генриетта не обманывалась — Вон говорил в переносном смысле.

— Непременно, — сказала Генриетта. Внезапно она почувствовала раздражение из-за смехотворной словесной игры, в которую они играли, этого танца не вполне понятных намеков. — Давайте выпьем за правду. Знаете, говорят, она всегда выходит наружу.

Бокалы соприкоснулись, хрустальный звон разнесся но небольшой комнате как перезвон небесных сфер.

— Это ваш тост, леди Генриетта, и мне не подобает вам противоречить. Но со временем вы узнаете, что правда — госпожа уступчивая.

Генриетта решительно поставила бокал на стол, воспользовавшись моментом, чтобы выплеснуть часть вина на поднос с виноградом.

— Я не согласна, — напрямик заявила она. — Нечто либо правдиво, либо фальшиво. Люди могут злоупотреблять личинами, но правда всегда постоянна. Например, — отважно продолжала она, — измена всегда остается изменой.

Вон на шаг резко отступил от стола, и Генриетта подумала, не слишком ли далеко она зашла. Му что ж теперь делать? Генриетта стиснула ножку бокала. Это не оружие, но его осколком вполне можно защищаться если… если что? Он пытается приблизиться?

Больше ничем она не могла остановить надвигавшегося на нее лорда Вона. Он стоял неподвижно и внимательно смотрел на нее, не отводя взгляда, как ястреб, падающий на свою добычу. Рубиновые глаза сокола на его груди алчно сверкали в свете свечей.

— А вы, леди Генриетта? — вкрадчиво спросил он и безжалостно приподнял ее лицо за подбородок. — Вы останетесь постоянной?

Слово это как бы многократно повторилось в маленькой комнате, отразившись от стен, фарфоровых медальонов, серебряного графина — от всех безмолвных предметов, застывших в чуткой тишине.

— По-постоянной?

Генриетта тянула время, мысли ее мчались сразу во всех направлениях. Частью сознания она с неудовольствием отметила, как крепко сжимает ее подбородок Вон и как легко его пальцы могут переместиться с подбородка на горло. Другая часть сознания отстраненно вопрошала, пытается ли Вон склонить ее к измене, какой ответ задушит — положительный или отрицательный, а также не риторический ли это вопрос.

Крепче стиснув подбородок, Вон задумчиво смотрел на нее.

В жуткой тишине послышался звук, не громче скребущейся за стенными панелями крысы. Вон отпустил лицо Генриетты и быстро пошел к одной из стен.

Генриетта глубоко, судорожно вздохнула.

Панель в стене медленно открылась внутрь, плавно отделяясь от остальной обшивки. Вот, значит, как она работает, подумала Генриетта, примечая местоположение двери. По бокам она была замаскирована позолоченными декоративными решетками, а сверху искусно задекорирована пластиной из нефрита и коралла.

— Войдите! — грубо приказал Вон.

Из-за двери высунулось всего лишь лицо слуги и стало подниматься выше, словно отделенная от тела голова в романах ужасов. Если в страшных романах головы обычно смотрели гневно и пугающе, то эта выглядела очень встревоженной и виноватой. Генриетта подавила внезапное, безумное желание рассмеяться и обнаружила, что чувствует себя на вертких каблуках совсем не так устойчиво, как предполагала.

— Прошу прощения, ваша светлость, — озабоченно произнесла блуждающая голова, — я знаю, вы велели не беспокоить вас, но…

— Что такое, Хатчинс? — нетерпеливо прервал его Вон.

— Письмо, ваша светлость. Сказали, очень срочное.