Маска и душа

Сколько я ихъ въ жизни моей переѣхалъ! Но Гулливеръ, вступившiй впервые въ страну лилипутовъ, едва ли испыталъ болѣе сильное ощущенiе, чѣмъ я, очутившись на первой заграничной станцiи. Для насъ, отвыкшихъ отъ частной торговли, было въ высшей степени сенсацiонно то, что въ буфетѣ этой станцiи можно было купить сколько угодно хлѣба. Хлѣбъ былъ хорошiй — вѣсовой, хорошо испеченный и посыпанный мучкой. Совѣстно было мнѣ смотрѣть, какъ мой Исайка, съ энтузiазмомъ набросившись на этотъ хлѣбъ, сталъ запихивать его за обѣ щеки, сколько было технически возможно.

— Перестань! — весело закричалъ я на него во весь голосъ. — Прiѣду — донесу, какъ ты компрометируешь свою родину, показывая, будто тамъ голодно.

И сейчасъ же, конечно, послѣдовалъ доброму примѣру Исайки.

Мои ревельскiя впечатлѣнiя оказались весьма интересными.

Узналъ я, во-первыхъ, что меня считаютъ большевикомъ. Я остановился въ очень миломъ старомъ домѣ въ самомъ Кремлѣ, а путь къ этому дому лежалъ мимо юнкерскаго училища. Юнкера были, вѣроятно, русскiе. И вотъ, проходя какъ то мимо училища, я услышалъ:

— Шаляпинъ!

И къ этому громко произнесенному имени были прицѣплены всевозможныя прилагательныя, не особенно лестныя. За прилагательными раздались свистки. Я себя большевикомъ не чувствовалъ, но крики эти были мнѣ непрiятны. Для того же, чтобы дѣло ограничилось только словами и свистками, я сталъ изыскивать другiе пути сообщенiя съ моимъ домомъ. Меня особенно удивило то, что мой импрессарiо предполагалъ возможность обструкцiй во время концерта. Но такъ какъ въ жизни я боялся только начальства, но никогда не боялся публики, то на эстраду я вышелъ бодрый и веселый. Страхи оказались напрасными. Меня хорошо приняли, и я имѣлъ тотъ же успѣхъ, который мнѣ, слава Богу, во всей моей карьерѣ сопутствовалъ неизмѣнно.

Эстонскiй министръ иностранныхъ дѣлъ, г. Биркъ, любезно пригласилъ меня на другой день поужинать сь нимъ въ клубѣ. По соображенiямъ этикета, онъ счелъ необходимымъ пригласить и совѣтскаго посланника, нѣкоего Гуковскаго, впослѣдствiи отравившагося, какъ говорили тогда, — по приказу. Я былъ прiятно взволнованъ предстоявшей мнѣ возможностью увидѣть давно невиданное мною свободное и непринужденное собранiе людей, — членовъ клуба, какъ я надѣялся. Я нарядился, какъ могъ, и отправился въ клубъ. Но меня ждало разочарованiе: ужинъ былъ намъ сервированъ въ наглухо закрытомъ кабинетѣ. Правильно или нѣтъ, но я почувствовалъ, что министръ иностранныхъ дѣлъ Эстонiи не очень то былъ расположенъ показаться публикѣ въ обществѣ совѣтскаго посланника…

Возвращаясь въ Петербургъ, я въ пути подводилъ итогъ моимъ ревельскимъ впечатлѣнiямъ:

1. Жизнь заграницей куда лучше нашей, вопреки тому, что намъ внушали въ Москвѣ и Петербургѣ.

2. Совѣты не въ очень большомъ почетѣ у иностранцевъ.

3. Меня считаютъ большевикомъ по злостнымъ сплетнямъ и потому, что я прiѣхалъ изъ Россiи, гдѣ живу и продолжаю жить подъ большевистскимъ режимомъ.

4. Пѣсни мои всетаки приняты были хорошо.

Въ общемъ, значитъ, первая разведка оказалась благопрiятной. Если я вырвусь въ Европу, работать и жить я смогу.

Большая радость ждала мою семью, когда я приволокъ съ вокзала здоровый ящикъ со всякой снедью. На нѣкоторое время мы перестали пить морковный чай, который изготовлялся на кухнѣ нашими дамами. Съ радостью идолопоклонниковъ, онѣ теперь мѣсили тѣсто изъ бѣлой муки и пекли лепешки.

74

Послѣ поездки въ Ревель, возбудившей во мнѣ смутныя надежды на лучшее будущее, я сталъ чувствовать себя гораздо бодрѣе и съ обновленной силой приступилъ къ работѣ надъ оперой Сѣрова «Вражья Сила», которую мы тогда ставили въ Марiинскомъ Театрѣ. Эта постановка мнѣ особенно памятна тѣмъ, что она доставила мнѣ случай познакомиться съ художникомъ Кустодiевымъ. Много я зналъ въ жизни интересныхъ, талантливыхъ и хорошихъ людей, но если я когда либо видѣлъ въ человѣке дѣйствительно высокiй духъ, такъ это въ Кустодiеве. Всѣ культурные русскiе люди знаютъ, какой это былъ замѣчательный художникъ. Всѣмъ известна его удивительно яркая Россiя, звенящая бубенцами и масляной. Его балаганы, его купцы Сусловы, его купчихи Пискулины, его сдобныя красавицы, его ухари и молодцы — вообще, всѣ его типическiя русскiя фигуры, созданныя имъ по воспоминанiямъ дѣтства, сообщаютъ зрителю необыкновенное чувство радости. Только неимоверная любовь къ Россiи могла одарить художника такой веселой мѣткостью рисунка и такою аппетитной сочностью краски въ неутомимомъ его изображенiи русскихъ людей… Но многiе ли знали, что самъ этотъ веселый, радующiй Кустодiевъ былъ физически безпомощный мученикъ-инвалидъ? Нельзя безъ волненiя думать о величiи нравственной силы, которая жила въ этомъ человѣкѣ и которую иначе нельзя назвать, какъ героической и доблестной.

Ф.И.Шаляпинъ. Портретъ работы В.Кустодiева.