Маска: история Меллисы де Бриз

Говорит его высокопреосвященство тихо; голос не слишком низкий, но очень приятного тембра. Главная сила, конечно, в его взгляде. Меллиса подумала, что таких глаз обязательно должны бояться. Эти карие глаза то смотрят внутрь и тускнеют, как у дремлющей змеи, когда кардинал размышляет, а то, вспыхивая, прожигают человека насквозь. Он мог повелевать людьми, это ясно читалось у него на лице.

Арман-Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, кардинал и первый министр Франции, заслужил титул Великого кардинала не просто "при жизни", а практически одновременно со своим восшествием на министерский пост. Ришелье было сейчас всего сорок лет, неудивительно, что он понравился такой маленькой язвочке, как Меллиса. Кардинал в совершенстве владел искусством очаровывать собеседника, когда хотел; и не колеблясь пускал в ход ледяную твёрдость, когда это было необходимо.

Говоря совсем просто, Ришелье был великим политиком и вёл себя именно как великий политик. Именно поэтому, а вовсе не по доброте душевной, он разрешил Меллисе погладить своего кота.

Вернее, предложил. Его высокопреосвященство даже не рассчитывал, что она так моментально протянет руку.

Кот зашипел и, сверкая жёлтыми глазами, дико взглянул на Меллису. Он столь опешил от подобной наглости, что позабыл вцепиться в ее руку зубами и когтями. Кот напрягся, припав к колену хозяина, а Меллиса уже крайне самоуверенно чесала его за ухом и гладила по широкому плоскому лбу, что-то мягко тихонько мурлыкая.

Возражать было поздно. Кот смирился и тоже заурчал, хотя и не слишком довольно. Монсеньор завёл непринуждённую беседу.

Он попросил Меллису рассказать, как она познакомилась с Лоранс, и с большим интересом выслушал яркую историю, случившуюся за кулисами Венецианского карнавала. Меллиса умолчала о некоторых подробностях, вроде таких, как разбитый нос графа и торг о пятистах золотых. Монсеньор вскользь заметил, что из-за этих событий Меллиса, вероятно, не успела полностью оценить красоту карнавала. Но это пустое: большой карнавал проходит в Венеции зимой, на масленицу. Вот это грандиозное зрелище и правда стоит того, чтобы на него посмотреть и принять участие.

— Но, вероятно, мадемуазель, — заметил со смешком кардинал, — вы теперь питаете отвращение к карнавалам?

— Вовсе нет, монсеньор, — возразила Меллиса. И добавила тише: — Я вообще редко сожалею о сделанном, даже если совершаю явные ошибки.

— Такое смиренное принятие ударов судьбы делает вам честь, мадемуазель. Скажите, вы честолюбивы?

— Да. В меру.

Кардинала позабавила ее оговорка.

— И где же мера вашего честолюбия? — спросил он с лисьей улыбкой, прятавшейся в усах.

Меллиса слегка растерялась.

— Пока не знаю, монсеньор. Но ради себя будущей, я далеко не через всё и всех могу переступить в настоящем.

— Вы молоды, — сказал Ришелье. — Вы, вероятно, просто не пробовали. Скажите, дитя мое, как вы понимаете служение государственным интересам? — спросил он после недолгой паузы.

Меллиса пожала плечами, совершенно забыв, с кем она говорит. Ее больше занимал кот, мурлыкающий уже вполне одобрительно.

— Никак не понимаю, монсеньор. Что государству на пользу, то и в его интересах.

— Но какими средствами должно пользоваться, для достижения этого?

Меллиса подняла глаза и твёрдо встретила взгляд кардинала.

— Любыми. Особенно для защиты. Человек, защищая свою жизнь от другого человека не выбирает средств. Какая разница, соседи — просто люди или главы государств?

— Монархи, действительно, всего только люди. Они подвержены человеческим слабостям. Но человек для самого себя иной раз не сделает того, что готов совершить во имя высшей цели. Вы согласны?

— Да, монсеньор, здесь вы правы.

Кардинал опустил глаза и помолчал, подавляя иронию по поводу уточнения "здесь". Он хотел спросить серьёзным тоном, какую привилегию хотела бы получить Меллиса в жизни вообще. И спросил.

В ее глазах зажёгся дерзкий огонёк.

— Дуэль! — не раздумывая, сказала Меллиса. — Я мечтала бы о праве драться за свою честь с оружием в руках. Если бы, конечно, имела возможность простить что угодно у всемогущего Господа или его представителя в нашем грешном мире, — вполне естественным тоном добавила она, делая реверанс. Хотя фраза, надо признать, была рискованная.

12(7)

"Слишком на публику, могут и не смеяться", — говорил обычно в таких случаях синьор Клоун.

Но Меллиса пошла на риск. Монсеньор понял и оценил. По его губам поползла улыбка, хотя тон остался суровым.

— Дуэль — богомерзкая выдумка греха человеческого, гордыни! Цвет нашего вполне боеспособного дворянства гибнет от этой прихоти, вместо того, чтобы поддерживать своими шпагами мощь государства, обнажая их в крайнем случае только против врагов этого государства! Но женщины, слава Богу, иногда проявляют большую расчетливость в выборе своих противников. Я советую вам, мадемуазель, быть очень осторожной и осмотрительной. Впрочем, не стану говорить, будто в ваших руках может оказаться оружие, но…

— Пути Господни неисповедимы, монсеньор, — подала голос Лоранс, понимая, что это пауза для реверанса и благодарности.