Маска Локи

Неизвестный: Ты машина. Ты мне не друг.

Элиза 212: Вам не нравится разговаривать с машиной?

Неизвестный: Да нет. Я делаю это всю свою жизнь.

Элиза 212: Сколько вам лет?

Неизвестный: Тридцать тр... а... двадцать восемь. Почему, собственно, я должен лгать тебе?

Элиза 212: Действительно, почему? Я здесь, чтобы помочь вам. У вас прекрасный голос. Глубокий, хорошо поставленный. Это связано с вашей профессией?

Неизвестный: То есть? Ты хочешь спросить, не диктор ли я?

Элиза 212: Или актер? Или певец?

Неизвестный: Я немного пою, совсем немного. Чаще я играю на фортепиано. Проклятие — я только и делаю, что играю на фортепиано.

Элиза 212: Вам нравится играть на фортепиано?

Неизвестный: Это все равно что дышать чистым кислородом. Это правда нечто!

Элиза 212: Что же вы играете?

Неизвестный: Вещи для фортепиано, я же сказал.

Элиза 212: Извините, пожалуйста. Я хотела спросить: какую музыку вы играете?

Неизвестный: Джаз. Баллады. Страйд.

Элиза 212: Страйд? В моем банке данных нет этого термина.

Неизвестный: Ну и приветик твоему банку данных. Страйд — это и есть настоящий джаз. Страйд играли черные пианисты в Гарлеме, в старом Нью-Йорке, в начале двадцатого столетия. Он отличается тем, что левая рука играет басы и гаммы — гаммы на полторы или две с половиной октавы ниже основной мелодии, а правая — синкопы в третьих и шестых, хроматические гаммы и тремоло... Страйд.

Элиза 212: Благодарю за разъяснение. Похоже, вы много об этом знаете.

Неизвестный: Дорогуша, я лучший исполнитель страйда в этом столетии.

Элиза 212: Могу я в таком случае узнать ваше имя для базы данных?

Неизвестный: Том. Том Гарден.

(Неизвестный 2035/996 Гарден, Том (Томас) NMI. Открыть психиатрический файл для записи дальнейшей информации.)

Элиза: В чем состоят ваши трудности, Том?

Гарден: Меня пытаются убить.

Элиза: Откуда вы это знаете?

Гарден: Вокруг меня происходит что-то странное...

Элиза: Что именно?

Гарден: Это началось недели три назад, когда машина заехала на тротуар в Нью-Хейвене. Я там был по личным делам. Большой «Ниссан» на огромной скорости въехал на тротуар.

Элиза: Вы пострадали?

Гарден: Мог бы. Если бы какой-то неизвестный не попал под машину и не был бы сбит с ног прямо передо мной. А потом он перевернулся, и его башмаки угодили в окно машины. Он выбрался, отряхнул пыль с коленей и исчез. Ушел, даже не дождавшись от меня «спасибо».

Элиза: Как он выглядел?

Гарден: Крепкого телосложения. Длинный пиджак из плотной ткани, типа габардина, башмаки тяжелые и высокие, как у кавалеристов старых времен.

Элиза: Цвет волос? Глаз?

Гарден: Он был в шляпе. То есть нет, не в шляпе, в чем-то вроде цилиндра, только с широкими полями. Может, сомбреро? Не могу сказать точно. Это произошло поздно вечером, в плохо освещенной части города.

Элиза: А что вы сделали с машиной?

Гарден: Ничего.

Элиза: Но она ведь пыталась убить вас. Вы сами сказали.

Гарден: Да. Теперь я знаю точно. Это был не первый случай, но то, что случилось раньше, могло оказаться просто случайным совпадением... Ну ты, наверное, понимаешь. Машина тут же исчезла. Вокруг не было ничего такого, что могло бы послужить доказательством.

Элиза: Так что вы ушли, как и тот, в сомбреро?

Гарден: Да.

Элиза: Что же за второй случай?

Гарден: Разрывные пули. Произошло это за неделю, а может, дней за десять до аварии.

Летом я снимал жилье в Джексон-Хейс. В таком старом каменном доме, разбитом на отдельные модули. Мое окно было на третьем этаже, слева.

Это случилось в семь утра, я отсыпался после работы. Я закончил выступление в два пятнадцать, перекусил и немного выпил. Так что домой я пришел где-то после трех и улегся спать. В семь, когда нормальные люди уже встают и принимают душ, я еще крепко сплю.

Элиза: Вы хорошо спали, Том?

Гарден: Прекрасно. Никаких пилюль. Просто закрыл глаза и мир. Но, как я уже говорил, в то утро, когда я был дома, кто-то стрелял по третьему этажу. Но по соседнему модулю, тому, что справа.

Элиза: Там кто-нибудь жил?

Гарден: А как же, молодая женщина. Я ее немного знал — Дженни Кальвадос.

Элиза: Ее убили?

Гарден: Не сразу. Первые две пули только разбили окно. Удивительно, но это синтетическое стекло способно выдерживать даже разрывные пули. По крайней мере первое попадание. Стрелок методично простреливал комнату. Пули попали в каждую двенадцатую книгу на полках. Одна угодила в телевизор, другая прошла через холодильник, третья — через шкаф. Они взрывались, как бомбы. Если бы Дженни осталась лежать, то, может, и уцелела бы, ведь ее постель была под окном и ее защищали семь дюймов старого кирпича плюс облицовочные плиты.

Он мог бы расстрелять комнату и, убедившись, что там никого нет, уйти. Но она вскочила и бросилась в туалет. Пуля попала в голову. Мозг забрызгал всю стену.