Маска Локи

— Твоя вера непрошибаема. Назовем это слепотой и покончим с этим.

— Как знать? Может, вера и должна быть слепой?

— Ну, коли так, значит, нам не о чем больше говорить.

С этими словами Клара поднялась и вышла. И больше Луи никогда ее не видел.

Это случилось в Арканзасе в жаркий вечер, когда мотыльки и мошки вились вокруг ламп. Смуглый незнакомец вошел под тент.

Он пришел не для молитвы и не из праздного любопытства. Он раздвинул полотняные занавески и пошел прямо по проходу, как человек, который шагает к виселице. Глубоко посаженные глаза смотрели в одну точку. Откинув фалды фрака, незнакомец уселся на последнюю скамью.

Луи, случайно оказавшийся рядом с ним, почувствовал озноб, даже несмотря на то что струйки пота стекали из-под его шляпы за воротник, некогда снежно-белый и накрахмаленный, а теперь, месяцы спустя — серый и мятый. Холодная угроза исходила от смуглого незнакомца, как пар от куска сухого льда.

Глаза мужчины смотрели прямо и неподвижно и, похоже, видели не больше, чем два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что незнакомец находится под действием морфия или еще какого-нибудь наркотика, хотя тот не клевал носом и не качался на месте. Заинтересовавшись, Луи открыто уставился на незнакомца, но тот даже не заметил этого.

«Интересно, куда он смотрит?» — подумал Луи. Он проследил направление взгляда: поверх пестрой смеси головных уборов — мужских шляп и женских шляпок, поверх широкого пространства перед скамьями, поверх переносного алтаря с открытой Библией и серебряными канделябрами — на Оливию, сидящую за своим походным педальным органом. На органе стояла корзина для пожертвований.

Все время, пока шло богослужение, Луи наблюдал за мужчиной, следящим, в свою очередь, за Оливией и корзиной для пожертвований. Глаза его были неподвижны, только веки изредка опускались — это походило на мигание ящерицы. Когда настало время сбора пожертвований, глаза ожили: подняв взгляд, незнакомец посмотрел, как Оливия берет корзину с органа, опускает вниз, на уровень талии, и, перекладывая слева направо и справа налево, проносит ее по рядам.

Когда девушка подошла к их скамье, корзина уже была тяжелой от груза монет и банкнот. Ливи пришлось напрячь руки, чтобы удержать ее, и ситцевое платье натянулось у нее на груди. Мужчина не заметил этого. Он смотрел только на корзину. Когда Ливи проходила мимо, незнакомец не двинулся, чтобы открыть кошелек. Он только поднял взгляд к потолку и качнул головой из стороны в сторону. Ливи двинулась дальше. Луи, улыбнувшись, опустил деньги. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела проплыли мимо него.

И тогда незнакомец зашевелился.

Когда Оливия была уже достаточно далеко, его рука как бы сама по себе скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло которого было длиной по крайней мере дюймов восемь.

Одним движением, словно в танце, мужчина проскользнул под рукой Ливи и выскочил в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета уткнулось в кружева на ее груди. Во время этого танца корзина не перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу — Ливи держала корзину, как вышколенный официант держит поднос с полными до краев бокалами.

Вскочив, Луи заглянул мужчине в глаза.

И ничего не увидел… Мертвые, как камень.

Луи бросил взгляд на Оливию, пытаясь понять, чего она хочет.

Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не сопротивлялась. Она даже не смотрела на пистолет.

— Ливи? — растерянно спросил Луи.

— Отойди, Луи, — спокойно сказала она. — Этот человек хочет лишь денег.

Если бы Луи потрудился ее услышать, он бы заметил, что она говорит слишком спокойно, словно все это ей наскучило.

Но сейчас Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. В этих глазах явственно читалось желание спустить курок. Луи боялся за девушку и, будучи джентльменом, а не трусливым болваном, не мог стоять и спокойно на это смотреть.

Но в данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса. Подняв руки, словно мелодраматический актер, исполняющий роль Призрака в «Гамлете», он попытался дотянуться до Ливи, освободить ее.

Незнакомцу понадобилось лишь на несколько дюймов сдвинуть прицел, чтобы дважды выстрелить в грудь Луи.

Ливи вскрикнула.

Ее возглас был исполнен не ужасом или негодованием, а презрением: «Луи, вы дурак!»

Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и застарелого пота, вид мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком, и последний комплимент в свой адрес — «Дурак!».

Сломанный фургон стоял на обочине, рядом с указателем: десять километров в одну сторону, двадцать — в другую. К антенне был привязан грязный красный вымпел. В этом была единственная опасность: антенна означала наличие передатчика, и те, в фургоне, в любой момент могли позвать на помощь.

Пожав плечами, Хасан съехал на боковую дорожку. Американцы не столь наблюдательны, как востроглазые израильтяне, отвоевавшие свою родину. Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.