Маска Локи

Рейнальд де Шатийон расхвастался, разогретый вином. Такой поход невозможен. Эти глупцы восприняли всерьез слова Рейнальда. Мудрый человек пропустил бы такое мимо ушей.

Но, с другой стороны, оскорбление нанесено на публичной церемонии, на коронации. А это уже повод для дипломатического конфликта. Он, Саладин, может призвать на помощь весь исламский мир. Ни один защитник веры в этой несчастной стране, поделенной между Аббасидами из Багдада, турками-сельджуками и египетскими Айюбидами, не имеет здесь такого веса, как он. Если Саладин воспримет оскорбление всерьез, весь ислам должен будет присоединиться.

А при поддержке всего ислама, объединенного в священной войне против христиан, он, Саладин, может добиться желанной победы. И христиане, в лице Рейнальда де Шатийона, сами дали ему повод. То, к чему не могли привести девяносто лет вооруженных конфликтов и резни, спровоцировала одна-единственная фраза пьяного дурака.

— Ваша честность убедила меня, — сказал наконец Саладин. — Оскорбления Пророка и его верной жены зашли слишком далеко. Они должны быть наказаны огнем и мечом.

— Да, мой господин, — хором ответили шейхи.

— Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса ибн Иосифа, весь ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де Шатийона, а значит, и против всех христиан. Мы должны изгнать их из этой земли за дерзкие речи.

— Благодарим тебя, господин.

Он повернулся к визирю, ожидавшему у входа:

— Мустафа. Поищи законников. Пусть выслушают этих двоих и составят декрет о джихаде против Рейнальда де Шатийона, провозгласившего себя князем Антиохии. Это должен быть приказ всем правоверным об изгнании Шатийона из страны. Те христиане, которые будут помогать ему, также преследуются, несмотря на прежние обещания и права гостей.

— Да, господин.

— Весь базар гудит новостями, сэр.

Томас Амнет удивленно поднял брови, но ничего не сказал. В одной руке он держал пестик, другой с каждым движением пестика поворачивал ступку на четверть оборота. При каждом сороковом обороте Амнет добавлял щепотку селитры, на ноготь большого пальца толченой коры хинного дерева и простой перец.

— Говорят, это будет война до последнего. Саладин созывает всех правоверных. Не только своих египетских мамелюков, но и аравийских конников, которые сражаются с вами, франками…

— Ты сам наполовину франк, Лео.

— С нами, франками. И еще он приказал туркам-сельджукам и Аббасидам прислать свои войска.

— Не слишком ли это много?

— Он намерен изгнать всех франков… всех нас из Святой земли за оскорбление, нанесенное костям Пророка Рейнальдом де Шатийоном.

— А что ассасины? Они тоже примут участие?

Лео скорчил презрительную гримасу:

— Ну что вы, мессир Томас! Они ж не воины. Нет. Это всего лишь секта.

— И поэтому они не столь благородны, чтобы участвовать в сражениях?

— Вы не сможете с ними сражаться, мессир. Вот и все. Они дерутся не по правилам: ножами и удавками.

— Как трусы в темноте, так?

— Да, сэр.

— Для прямой кавалерийской атаки они не подходят. — И Амнет снова принялся за дело.

Мальчик с подозрением посмотрел на него:

— Вы надо мной смеетесь?

— И не думаю. Что еще говорят на базаре?

— Что всех франков изгонят отсюда к середине лета.

— Боюсь, что для этого понадобится больше всадников, чем есть у Саладина. Не важно, кто придет к нему на помощь.

— Говорят, у него сто тысяч воинов. И по крайней мере двенадцать тысяч рыцарей.

Широкий конец пестика чиркнул по ободку ступки, и ритм сбился. Амнету понадобилось два раза стукнуть им, чтобы снова войти в ритм.

Он хорошо знал, каковы силы тамплиеров, и имел некоторое представление о том, чем располагает Орден госпитальеров. Христианские правители по всей стране тоже не беззащитны. Но все вместе это не составит и одной пятой сил Саладина.

— Ты наслушался на базаре страшных сказок, Лео.

— Да, мессир Томас. А что вы смешиваете?

— Это для тебя, Лео. Хорошее зелье от любопытства.

Юноша понюхал смесь:

— Фу!

* * *

Королю Ги приятно было смотреть на взмокшего Рейнальда де Шатийона. Сначала де Шатийон вбежал в зал аудиенций, чуть не поскользнувшись на гладком полу. Колени его дрожали, туника была изорвана, привычная насмешливая улыбка куда-то исчезла. Рейнальд был в панике.

Да, удивительно приятно было видеть человека, почитавшего себя выше всех — даже выше короля! — столь испуганным и растерянным.

— Мой государь Ги! — Голос Рейнальда дрожал. — Сарацины ополчились против меня.

Ги де Лузиньян выдержал подобающую паузу.

— Они сражаются с нами со всеми, Рейнальд. Каждый сарацин, способный держать меч, неизменно ищет стычки с франком. Почему ты решил, что чем-то выделяешься?

— Сам Саладин издал декрет, в котором обвиняет меня в преднамеренном богохульстве. Они жаждут джихада.

— А ты что, богохульствовал, Рейнальд? — Ги наслаждался.

— Никогда, по отношению к Господу и Спасителю нашему.

— Добрый христианин, верно?