Маскарад, или Искуситель

– Простите меня, – закричал он, – простите за неразумную фразу «никогда не увидите снова». Хоть я и адресовал её исключительно себе, но забыл, насколько вы чувствительны. Я повторяю теперь, что может случиться так, что у нас не скоро будет повторная беседа, поэтому если после всего курса ещё одна моя коробка будет необходима, то вы не будете в состоянии заменить её, кроме как купить в магазине; и, таким образом, вы можете управлять большим или меньшим риском принятия некоторых негодных смесей. Из-за такой популярности Омнибальзамического Силовосстановителя – развившейся не из-за доверчивости простодушных, но из-за веры мудрых – не будет, бесспорно, праздным торопливо подтвердить многое из того, что известно о печальных последствиях для общества. Убийцы и бандиты, часть которых называет себя изобретателями; но я не об этом; убийства (если такое преступление будет возможно) идут от сердца, а эти людские побуждения исходят от кошелька. Не были бы они в бедности, мне думается, они едва ли поступили бы так, как они поступают. Однако, хотя общественные интересы и запрещают это, я вынужден позволить их злому умыслу преуспевать ради выживания. Короче говоря, я принял меры предосторожности. Возьмите обёртку от любого из моих пузырьков и поднесите её к свету, и вы увидите водяные знаки в заглавных буквах на слове «…вера…», которая является скрепой медицины, поскольку я желаю, чтобы её обрёл весь мир. Обёртки, на которых нарисованы медведи или иные медикаменты, – подделка. Но если всё же тайное сомнение остаётся, умоляю, приложите к этому адресу обёртку, – вручая карточку, – и обратной почтой я отвечу.

Сначала больной слушал с видимым интересом, но постепенно, в то время как другой продолжал говорить, новый странный каприз овладел им, и он предстал в самом пагубном унынии.

– Что теперь? – сказал травяной доктор.

– Вы призвали меня верить, сказали, что вера здесь обязательна, а здесь вы проповедуете неверие. Ах, тайное становится явным!

– Я сказал вам, что вы должны верить, верить, не сомневаясь; я имел в виду веру в истинную медицину и в мою истинность.

– Но в ваше отсутствие покупать пузырьки, якобы ваши, – это, как кажется, не задаваться вопросами…

– Проверяйте все пузырьки; доверяйте тем, которые подлинны.

– Но сомневаться, подозревать, доказывать – продолжать всё это утомительно – это как настрой против веры. Это зло!

– Из-за зла появляется добро. Неверие – шаг к вере. Разве это не доказано в нашей беседе? Но ваш голос охрип: я позволил вам говорить слишком много. Вы держите своё лекарство, я оставлю вас. Но – внимание! – когда я услышу, каково ваше здоровье, я не буду, как некоторые из тех, кого я знаю, тщеславно похваляться, но воздам славу, которая целиком должна принадлежать набожному травяному доктору Жапю из Верджила, когда при невидимом, но эффективном присутствии Венеры он запросто излечил рану Энея:

Тут нет труда врачей, тут нет леченья, —
Лишь результат искусства, созданный богами.

Глава XVII, к концу которой травяной доктор прощает нанесённую ему обиду

В одной из кают корабля находится множество почтенных людей, мужчин и женщин, пассажиров, недавно попавших на борт, вяло сидящих в тишине, вызванной взаимной застенчивостью.

Держа маленькую квадратную бутылку, маркированную овальной гравюрой, с самообладанием, исполненным мягкой жалости, как на картине с католической Мадонной, травяной доктор медленно проходит среди них, с мягкой учтивостью поворачиваясь на своём пути, и говорит следующее:

– Дамы и господа, я держу здесь в своей руке Самаритянский Болеутолитель – трижды благословенное открытие бескорыстного друга человечества, портрет которого вы видите. Чистый овощной экстракт. Гарантированно снимает острую боль менее чем за десять минут. Пятьсот долларов будут возвращены в случае неудачного применения. Особенно эффективен при сердечной болезни и невралгии тройничного нерва. Оцените появление дара друга человечества. Цена – всего лишь пятьдесят центов.

Но напрасно. После первого пристального взгляда его аудитория – пребывавшая в весьма добром здравии, как оказалось, – вместо того чтобы поощрить его вежливость, проявила если не что-то иное, но раздражение; и, возможно, только застенчивость или некоторое снисхождение к его чувствам препятствовали тому, чтобы они сказали ему об этом. Но, будучи нечувствительным к их неприятию или милосердно пропуская его, он с большей любезностью, чем ранее, продолжал:

– Я могу решиться на небольшую гипотезу? У меня есть ваше любезное разрешение, дамы и господа?

Ни у кого не нашлось добрых слов в ответ на это скромное обращение.