Мы закончили, но казалось неправильным просто так развернуться и уйти. Мой взгляд невольно устремился к Наригорм. Девочка бесстрастно смотрела себе под ноги. Она не пролила ни слезинки по женщине, которая столько для нее сделала. Даже Зофиил был пусть не убит горем, но хотя бы потрясен случившимся, Наригорм же следила за похоронами с равнодушным любопытством, будто смотрит, как муравьи едят раздавленную лягушку. Почувствовав мой взгляд, она подняла лицо и посмотрела мне прямо в глаза. Вчерашние слова эхом отозвались у меня в голове, как будто девочка произнесла их вслух, хотя губы ее не двигались. «Так начала Морриган».
Общее оцепенение нарушил Жофре. Он шагнул вперед и воткнул в могилу крест из двух связанных веток. Зофиил тут же вырвал крест из земли и бросил в кусты.
— Недоумок! Зачем отмечать могилу, если мы стараемся ее спрятать?
Жофре вспыхнул:
— С нами нет священника, чтобы отслужить панихиду, мы не сказали ни слова. Нельзя просто закопать ее, как собаку.
— Почему нельзя? Если она покончила с собой, ни один священник не стал бы ее отпевать. Ей еще повезло, что она в могиле, — мало ты видел трупов у дороги? — Зофиил поднял с земли лопату. — Идемте, если не хотим провести ночь рядом с могилой. Через час-два стемнеет.
Он зашагал прочь. Мы, торопливо пробормотав над холмиком короткие молитвы и перекрестившись, двинулись за ним. Жофре задержался и, думая, что никто его не видит, поднял самодельный крест и положил на могилу.
Мне хотелось кое о чем спросить Родриго, но так, чтобы не слышали другие. Почувствовав у себя на локте мою руку, он сразу обо всем догадался и замедлил шаг. Наши спутники продолжали идти за фургоном и не обратили внимания, что мы отстали.
— Скажи честно, Родриго, ты думаешь, это было убийство? Потому что коли так, то ее убил кто-то из наших. Плезанс не пошла бы далеко в лес, ночью, с чужим человеком, особенно когда рядом стражники.
Родриго глянул в спины Жофре и Сигнусу, уныло волочащим ноги по грязи, и сказал:
— Может быть, она отправилась искать Сигнуса, чтобы сказать ему, что можно возвращаться.
— Глупо было бы разыскивать его впотьмах, да еще неизвестно где. И не верю я, что Сигнус сумел бы ее повесить. К тому же зачем ему ее убивать? Разве что...
Мне вспомнились слова Хью об углежогах. Возможно ли, что Сигнус пытался изнасиловать Плезанс, как, быть может, убил и изнасиловал девочку? Легче было бы поверить в такое про Зофиила.
Родриго мотнул головой.
— Нет. Я чувствую, что она сама затянула петлю и сама спрыгнула с ветки.
— Но с какой стати ей было вешаться, Родриго? Столько несчастных на пороге смерти отдали бы все свое земное достояние, чтобы прожить еще хоть день! Зачем бы она себя убила?
Он повернулся и с минуту внимательно смотрел на меня.
— Ты не знаешь, камлот?
— Нет.
— Помнишь вечер у старика Уолтера и его сына? Зофиил рассказывал, что евреев жгут, поскольку они якобы распространяют чуму. Что в Англии есть тайные евреи. А вчера стражники забрали Микелотто, потому что он еврей. Ты видел, как с ним обошелся продавец индульгенций и чем ему угрожал? Пытками и костром.
— Ты думаешь, Плезанс убило то, что сделали с Микелотто?
— Да. Но куда больше — мысль о том, что сделают с ней, если узнают ее тайну. Плезанс была еврейка. Разве ты не понял, камлот?
Мне вспомнилось лицо Плезанс в ту ночь у старика Уолтера и то, как она дрожала от страха. Какой же глупостью было вообразить, будто она боится евреев!
— Ты уверен? Она тебе сказала?
Он скривился.
— В некотором смысле. Помнишь, когда мы ужинали у старухи в трактире, она рассказала, как принимала роды у волчицы?
— Да.
— Она сказала, что вступила в пещеру, полную демонов, только назвала их не «демоны», а «шейдим». Я ни разу не слышал этого слова в здешних краях, но частенько слышал на родине. В Венеции много евреев, по большей части золотых и серебряных дел мастеров. Были и стеклодувы, пока их не переселили на Мурано, как говорил Микелотто. Но это случилось еще до моего рождения.
Он стер с глаз капли дождя.
— Евреев терпели, потому что они приносят городу богатство, привлекая в Венецию иноземных купцов и платя налоги, которых с них берут вдвое больше, чем с христиан. К тому же когда церковникам нужна серебряная рака для мощей или золотой потир, где искать самых умелых мастеров — конечно, среди евреев! Они по большей части держались своего квартала, поскольку христиане их избегали, но меня еврейская музыка влекла к ним с того дня, как я научился ходить.
Стоило Родриго заговорить о музыке, и лицо его осветилось, как тогда, когда он брался за лютню.