Маскарад лжецов

Часовню возвели недавно. Усердные подмастерья лишь наметили контуры святых и химер — фигуры еще ждали резца мастера. Ни единого мазка краски не пятнало стен и крыши.

Здание не успели толком достроить, а оно уже выглядело запущенным. Груды палых листьев темнели под дверью и на ступенях, засоряли водостоки. Камни, некоторые со следами обработки, подпирали стену. Казалось, что рабочие ненадолго отлучились и скоро вернутся, но впечатление было обманчивым — обработанные поверхности успели зарасти мхом.

Пришлось возвращаться вслед за Сигнусом к фургону. Не знаю, что за мастера трудились над этой часовней, но работу бросили в спешке. Кто знает, куда они подались потом: в мир иной или в соседний городишко.

— Остается молиться, чтобы не в мир иной, ведь Аделе здесь рожать, — вздохнул Сигнус.

— Но я не могу в церкви! — откликнулась ошеломленная Адела с козел повозки.

Перед тем как ответить, Сигнус взялся за дверную ручку. Тяжелая дверь легко поддалась, но Сигнус медлил. Изнутри пахнуло сыростью и плесенью, но не той гнилой вонью, которую мы так страшились учуять.

— Напрасно. У часовни крепкие стены, а когда мы разожжем очаг, внутри станет тепло и сухо. А потом, она ведь не достроена, а значит, не освящена. Это всего лишь заброшенное строение, а не церковь.

Глаза Зофиила сверкнули.

— Никогда еще храм Божий не осквернялся родами!

Сигнус смахнул с лица дождевые капли и указал на Деву с Младенцем над дверью — единственную завершенную резьбу в часовне.

— Думаешь, Мария решит, что рождение младенца может осквернить церковь, ей посвященную?

— Мария родила непорочной, а тут... — Зофиил так разъярился, что не смог закончить фразу.

Родриго, который перегнулся через парапет и рассматривал бурлящий поток внизу, выпрямился и бросил на Зофиила взгляд исподлобья.

— Даже убийцы и воры находят пристанище в церкви. Что уж говорить о безвинной матери с младенцем? Неужели рождение осквернит храм Божий больше, чем кровь на руках злодея?

Родриго по-прежнему считал Зофиила виновным в смерти Плезанс. Он не знал, стала ли бедная женщина жертвой убийцы или сама свела счеты с жизнью, но в одном не сомневался: Зофиил приложил к этому руку.

Пришлось мне вмешаться.

— Сигнус прав. Не будет большой беды, если усталые путники найдут приют в часовне на несколько дней. Уж в этом-то церковь не видит никакой скверны. Только сперва неплохо бы удостовериться, что внутри безопасно. В самой часовне запаха нет, но не забывайте о крипте. Если там окажутся трупы, мы успеем подхватить заразу.

Сигнус кивнул.

— Я пойду. Если что увижу, крикну прямо оттуда, и вы продолжите путь без меня.

Родриго встал между Сигнусом и дверью.

— Камлот прав, наткнешься на тело — и поминай, как звали. Стеклодув Хью говорил, что та женщина из деревни умирала в муках. Мы не станем подвергать тебя опасности.

— Опасность подстерегает за каждым поворотом, — возразил Сигнус. — Мы везде можем наткнуться на мертвого или умирающего. Если струсим и не войдем внутрь, Адела родит прямо на дороге. Схватки могут начаться когда угодно, а у нас на примете нет ничего лучше этой часовни.

Он показал на дорогу, что вела от моста. Кругом, сколько хватал глаз, виднелись лишь голые ветки да сучья — ни амбара, ни фермы. Дальше обзору мешал крутой обрыв.

— Сами видите, выбор невелик, а рисковать мы не можем, — закончил Сигнус.

Он натянул ворот плаща на лицо и отодвинул Родриго с дороги. Нам оставалось лишь молча ждать под дождем.

Все понимали, что Сигнус прав. Многим женщинам случалось разрешиться от бремени посреди дороги, но скольких подобное испытание свело в могилу! Несмотря на саксонскую кровь и природную выносливость, Адела вряд ли переживет роды в чистом поле. Приближалось Рождество, ребенок мог появиться на свет в любой день. Тряска в повозке по размытым дорогам, камни и рытвины способны открыть утробу любой женщине. Адела уже ощущала ложные схватки, которые предшествуют настоящим. Боли пугали ее, и Адела убедила себя, что без повитухи непременно умрет. После ухода Плезанс она пала духом, и даже муж, как ни старался, не мог зажечь на ее лице слабой улыбки. Только после долгих увещеваний Адела заставляла себя проглотить ложку-другую похлебки. Мне и то стало казаться, что ее дурным предчувствиям суждено оправдаться и бедняжка не переживет родов.

Мы уже не раз собирались доверить Аделу врачебному искусству монахинь — в монастырях с их прекрасными лечебницами не гнушались рожать даже богачки. Однако при упоминании о монастыре Адела впадала в ярость и кричала, что лучше умрет в канаве, чем позволит себя заточить. Мои уверения, что никто не собирается постригать ее в монахини, не помогали. Удивляло другое — непреклонность Осмонда, разделявшего опасения жены.