Маскарад на семь персон

– Громов, ты на меня не сердись, ладно? Ну за фирму, за увольнение и тому подобное. Все равно ничего у нас тогда не вышло бы. Ну, каюсь, поторопился я тогда, переборщил. Но я же как лучше хотел! Мне действительно казалось, что нужно… – Карен замялся, не в силах выговорить унизительное «нужно было избавляться от балласта». Сейчас-то зачем человеку в глаза тыкать: тебя, мол, балластом считали… Впрочем, не зря, похоже, считали. Но разве нужно недотепе лишний раз напоминать, что его недотепистость всю жизнь всем в глаза бросается. Ну вот такой он, Громов, что ж ему теперь делать. Карен испытывал даже что-то вроде сочувствия, ну как если бы Громов был безногим или слепым, грех такого не пожалеть, если тебе повезло, и у тебя обе ноги целые, и зрение стопроцентное. – Ну хочешь, я тебе место поприличнее подыщу? С нормальной зарплатой. И словечко замолвлю, чтоб точно взяли. Ты не думай, я не просто болтаю, я действительно готов…

Тот слабо улыбнулся – как будто заставил себя. И еще как-то неопределенно двинул плечом. Вот и пойми: то ли это «да ладно, дело прошлое», то ли…

И все-таки странно: к чему эта поговорка вспомнилась?

Дела давно минувших дней

Под бабушкиным крылом

Растянутость новогодних праздников в семействе Кавоянов объяснялась не столько изобилием всевозможных личных обстоятельств – кто-то рожать собрался, кто-то разводится, а у кого-то «всего лишь» годовой отчет «горит», как тут всех в один или хотя бы в три-четыре дня собрать, – сколько чисто физическим изобилием самих родственников. Не только усадить всех за общий стол, даже собрать всех в одной квартире совершенно невозможно. Разве что штабелями уложить, усмехался иногда Карен.

Но разве можно Кавоянов «уложить штабелями»? Да никогда! Не тот темперамент. Каждая семейная встреча превращалась в балаган, помноженный на землетрясение.

Многолюдность приводила к многочисленным смешным казусам: родственники регулярно путались в историях про то, кто, когда и кому нагрубил, да что потом из этого вышло. Мир и ссоры в процессе общих встреч стремительно перетекали друг в друга и были, по сути, неотличимы. Взрослые жарко обменивались новостями, потом не менее страстно ругались, затем так же эмоционально мирились, опять ругались, снова мирились, дети бегали и орали, животные лаяли, мяукали и издавали прочие свойственные им звуки, непрестанно атакуя ломившиеся от продуктового изобилия столы. И каждый из присутствующих (Карену иногда казалось, что это распространяется не только на людей, но даже на кошек, собак и попугаев) явно чувствовал себя частью чего-то огромного и непонятного, но при этом – абсолютно необходимого. И, в сложной ситуации, спасительного. Большая семья – это как шлюпка во время кораблекрушения. Пока все в порядке, она где-то в стороне, на нее не обращают внимания. Но едва загрохочет шторм, про нее тут же вспоминают: вывози, спасительница. Стоило над кем-то из Кавоянов заклубиться грозовым тучам, и семья готова была забыть все ссоры и разногласия для того, чтобы сокрушить любого, кто осмелился покуситься на одного из «своих», и вытащить пострадавшего из любой трудной ситуации.

Благо возможностями семейство обладало изрядными. Карену иногда казалось, что представители клана Кавоянов есть везде: от затерянной где-нибудь во льдах полярной станции до консультационного совета при американском президенте. Уж при российском-то – наверняка.

Так что назвать семью Карена большой значило бы сильно преуменьшить реальную картину.

Да что говорить! Сам он далеко не всю родню не то что видел, а даже знал по именам. Хотя на память никогда не жаловался, но, ей-богу, невозможно удержать в голове такое количество людей, переплетенных к тому же многочисленными связями. Как зовут внучатого племянника троюродного дяди? Да кто ж его знает! Может, этот персонаж уже сам внуками обзавелся, а может, еще пеленки пачкает. А вдруг, вдобавок к своему «племянничеству», он, к примеру, зять родной тетки, и Карен с ним прошлым летом шумно болел за «Арарат». Не потому что был любителем футбола, а – за компанию. Раз гость в доме – ему нужно уделять внимание.

Гости приезжали, разумеется, не только на новогодние праздники. Карен не помнил ни дня, когда в их просторной московской квартире кто-нибудь не гостил бы. Родственники, лучшие друзья родственников, родственники лучших друзей и прочие, и прочие наезжали в столицу по разным надобностям – и неужели же они должны были обивать гостиничные пороги?! Да родители Карена уважать бы себя перестали за такое попрание принципов родственного гостеприимства. Как, впрочем, и любой другой из обширного клана Кавоянов. Карен думал (а потом и убедился в правоте своего предположения), что, если бы ему понадобилось недельку пожить, к примеру, в Чикаго, наверняка нашлось бы у кого «погостить».