Маскарад на семь персон

Собственно, все обстояло еще хуже. Гастарбайтеры, пока она нежилась в теплых волнах, неожиданно попали в сферу внимания миграционной службы – документы у «ребят» оказались, разумеется, липовые. Саму Аллу это никогда не беспокоило – какая ей разница, лишь бы работа была сделана – но теперь у миграционной службы «возникли к ней вопросы». Отболтаться Алла, разумеется, отболталась: ой, как неловко вышло, нет, я их не знаю, да, впервые, нет, не помню, кто порекомендовал, думала, все в порядке, ну откуда ж я могу оценить достоверность документов, я же не эксперт, да-да, нужно быть внимательнее, да, понимаю, что незаконно, да, никогда больше, да, теперь только официально… Ну и заплатить, конечно, пришлось, не без этого.

Следом за миграционной службой на Аллу нацелилась налоговая – как учуяли, ей-богу. От этих, впрочем, отболтаться оказалось проще: ну да, имелось намерение вложиться в недвижимость, ничего незаконного, деньги заняла, у кого, извините, умолчу, не хочу никого подставлять, имею право. Конечно, если бы кому-то вздумалось покопаться в реестрах жилых фондов, обнаружилось бы, что госпожа Цызина время от времени фигурирует там то как покупатель, то как продавец, то есть «вкладывается в недвижимость» довольно регулярно и довольно успешно, не делясь при этом с государством ни единой копейкой. Но кому понадобится перерывать информационные монбланы ради единственного «левого» риелтора? Хотя заплатить пришлось и этим.

Что касается требуемого ремонта, то дела обстояли хуже, чем в исходном варианте. Гораздо хуже. Гастарбайтеры, как водится, жили там же, где работали, и, когда их «брали», приготовленные для ремонта материалы – кафель, обои, краски. сантехнический фарфор – были безнадежно испорчены. Мешки с цементом и шпаклевкой, порвавшись, засыпали своим содержимым все вокруг и, что было совсем скверно, попали в водопроводные трубы, точнее, в соединения, но от этого не легче: всю водопроводную внутриквартирную «начинку» требовалось менять. Как, впрочем, и залитые краской полы, и непонятно как изуродованные двери и окна. Повезло еще, что ни до каких соседей ни через вентиляцию, ни через полы ничего не протекло и не просочилось. Если бы пришлось еще и сторонний ущерб возмещать, Алле, как она сама с собой горько пошучивала, ничего не оставалось бы, кроме как пойти по миру с протянутой рукой.

По миру, к счастью, она не пошла и даже злосчастный ремонт кое-как завершила. Вот только продать квартиру никак не удавалось – как заклятье на нее было наложено, честное слово. Сперва дом надумали отнести к памятникам старины, да не просто к памятникам, а с полным выведением из жилого фонда. Что в этом здании в итоге должно было расположиться, так и не выяснилось, потому что вопрос о «памятнике» повис в воздухе. Скорее всего, о нем просто забыли, как это нередко случается. Но вместе с ним, как это столь же нередко, «замерз» и статус дома: де-факто вроде жилой, а де-юре – непонятно. То есть жить в «зависшем» доме было можно, а вот продать квартиру – увы.

Продалась квартира только через несколько лет, причем почти за столько же, за сколько и была куплена. Мизерная прибыль не покрывала даже понесенных расходов. Но к этому моменту Алла уже почти всерьез думала, что квартира «проклята», и была готова на что угодно, лишь бы избавиться от «удачного» приобретения. Деньги, «вложенные в недвижимость», использовать в аналогичных сделках оказалось невозможно – а ведь это было самое прибыльное направление. Теперь же приходилось довольствоваться обычными агентскими комиссионными за подыскивание подходящих вариантов купли-продажи-обмена и помощь в оформлении. По сравнению с прибылью от перепродажи это были сущие крохи.

Но еще хуже, что даже эти крохи становились все более скудными – количество удачных сделок неуклонно сокращалось. То ли взгляд Аллы потерял былую убедительность, то ли слова она подыскивать внезапно разучилась, то ли интонации утратили уверенность – но в результате она, которая всегда умела убедить кого угодно в чем угодно, а торговалась, как двадцать восемь восточных купцов вместе взятых, теперь регулярно оставалась у разбитого корыта. То продавец очередной квартиры внезапно «передумывал», то покупатель ухитрялся сговориться с владельцем за спиной Аллы, оставив ее таким образом без комиссионных, то, невзирая на все ее красноречие, продавец упорно не желал снижать свою цену, что сводило прибыль до микроскопических размеров, а то и вовсе срывало продажу. И с каждым таким срывом всегдашняя ее убедительность становилась все слабее и слабее. Алла попросту уже боялась начинать профессиональные монологи – ей казалось, что охмуряемые клиенты слушают ее с нескрываемым скепсисом: все-то ты врешь, дорогуша. Разве можно быть убедительной, если заранее думаешь, что тебе никто не поверит?